Как в Дагестане делают бурки ( 38 фото )
- 16.04.2019
- 1 159
Две горы овечьей шерсти высились за спиной мастерицы, словно крылья. Сильными, натруженными руками она нанизывала длинные пряди на расческу и разрывала на тонкие волокна. Ее соседкам крыльев не досталось, зато они, подобно легендарным амазонкам, натягивали деревянные луки. Пух на вибрирующей тетиве словно сам собой превращался в воздушные нити. Из них на полу выкладывали темный силуэт, в котором безошибочно угадывалась еще не рожденная бурка
Сегодня в kak_eto_sdelano репортаж из единственной в России фабрики по изготовлению бурок.
Фабрика бурок
Cеление Рахата раскинулось в благодатной горной долине на западе Дагестана, в пяти километрах от Ботлиха — столицы района. Тут в изобилии растут яблоки и абрикосы, из которых готовят десятки разных блюд. Ядра абрикосовых косточек и семена льна сельчане относят на водяную мельницу, чтобы сделать урбеч. На мельнице целых три турбины, и она напоминает небольшую ГЭС. К балконной решетке солидного дома напротив привязана кукла-оберег в футболке с телепузиками. Но самое удивительное здесь — единственная в России фабрика бурок, открывшаяся еще в 1925 году.
У самого входа — табличка с благодарностью губернаторам Вологодской, Костромской и Ярославской областей. В августе 1999 года, в начале второй чеченской кампании, фабрику разбомбили. Погиб даже уникальный музей бурки. С ремонтом помогли три далеких региона. А вот выживать в рыночных условиях приходится самим, без посторонней помощи.
Изготовление бурок поставлено на поток. Овечью шерсть расчесывают на подставках с гвоздями, пух разрыхляют на луках, чтобы избежать комков. Затем самые опытные мастерицы выстилают на полу материал в форме будущей бурки, только больше размером — при валянии полотно стягивается. Шерсть укладывают в три или четыре слоя. Самую лучшую и длинную — на внешней части для защиты от непогоды, среднего качества — внутри, короткую — между ними. Поверху раскидывают обрезки от готовых изделий.
По комнате летает пух. У самого воздуха привкус овчины. Я закашливаюсь, и заместитель директора Али Магомедов со смехом говорит: — Ничего, это лечебный запах! Будущую бурку сбрызгивают кипятком при помощи обычного веника. Три-четыре женщины в черных налокотниках сворачивают ее вокруг специального валика, кладут на стол и катают, налегая предплечьями и синхронно прихлопывая, целый час, пока шерсть не сваляется.
Затем полотно расчесывают деревянными щетками с железными зубьями. Заготовку долго кипятят с краской, которую в Дагестан доставляют из Тамбова. Черные бурки — для труда, белые — парадные, для подарков. Окрашенные куски войлока выносят из фабрики. Работницы берут их за края, макают в воду, чтобы поднять на внешней стороне волосы, переворачивают и расстилают на гравии.
Заготовок так много, что ими покрыт весь двор. Горбоносая женщина в платке ходит с ведром, словно с кадилом, и мерно разбрызгивает над торчащими мокрыми прядями кипяток с костным клеем. Так образуются длинные кисти, по которым в дождь стекает вода. Остается лишь подождать, пока войлок высохнет, отрезать лишнее, сшить верхние края, чтобы получились плечи, и добавить подкладку — с ней бурку удобнее носить, да и прослужит она дольше.
Отпускная цена рахатинских бурок — 2500 рублей. Зарабатывают мастерицы этим тяжелым трудом около 500 рублей в день — по деревенским меркам, деньги немалые. К тому же работа начинается ранним утром и заканчивается уже к обеду — есть время заняться домашними делами. Многие предпочли бы работать до вечера, но знаменитый промысел переживает не лучшие времена. Все реже приходят запросы от фольклорных коллективов — даже главный дагестанский ансамбль «Лезгинка» танцует в плюшевых декоративных бурках.
Мало заказов на подарки именитым гостям. А ведь бурки вручали даже Фиделю Кастро и Че Геваре. Рассказывают, что бородатый команданте долго искал на странной накидке пуговицы. Выручают, как и прежде, пастухи. Хотя канонический образ чабана в бурке и папахе остался в прошлом, редкий овцевод не имеет войлочной накидки. Во время многодневных перегонов скота она заменяет дорогой спальник.
Помимо бурок рахатинцы делают потники для лошадей, шерстяные матрасы и подушки. И все равно на фабрике, где раньше трудились более двухсот человек, числится всего семнадцать работников. Реально же их и вовсе около десяти. А ведь еще сотню лет назад бурки делали по всему Кавказу.
Медвежья косица и перья пеликана
Впервые бурка попала в поле зрения этнографов в начале XVI века, когда ее описал генуэзец Джорджио Интериано. Однако появилась она гораздо раньше. Некоторые археологи считают, что большие бронзовые булавки кобанской культуры (XIII—IV вв. до н. э.) скрепляли края накидок из грубой ткани. Они надевались на плечо, в переводе на персидский — «бэрк». Это слово, вероятно, и дало название бурке. К XIX веку накидка превратилась в короткий войлочный плащ в форме колокола.
Александр Дюма, известный не только своими романами, но и историческими ляпами, писал о нем: «Хорошая бурка — это большая ценность, особенно когда она сделана из перьев пеликана». Со временем широкие полы удлинялись — облегая бока лошади, они направляли тепло от животного вверх, словно печная труба. Такая бурка была куда удобнее для всадников. Сейчас войлочные плащи для конных и для пеших примерно одинаковой длины, но первые гораздо просторней у основания. А вот широкоплечую бурку, знакомую всем по фильму «Чапаев», придумали только в первую мировую войну — чтобы держать под ней винтовку.
Бурка служила для горца одеждой и палаткой, укрывавшей от самой свирепой бури. Она заменяла разом одеяло и кровать. Рассказывают, что простуженные казаки накрывались ею, пускали коня в галоп и вскоре пропаривались, как в бане. Воин прятал под буркой оружие. Враг даже не замечал движения руки к шашке. Просто из-под войлока стремительно, как молния, вылетал смертельный клинок. Прочная бурка порой спасала от пули и сабельного удара. А если враг все же одерживал верх, раненого или убитого выносили с поля боя на его собственной бурке.
Неудивительно, что такой важный предмет наполнялся мистическим и ритуальным смыслом. Расшитые серебром и золотом кожаные петли для бурки невеста дарила молодым родственникам жениха. На нижних углах изображали магические обереги — раскрытую ладонь, звезду, птицу, кувшин для омовения. Характер этих узоров наводит на мысль, что орнамент бурки, как и жилье, разделялся на правую мужскую и левую женскую половины.
Рассказывают об особых «суровых» бурках с косицами из волчьей и медвежьей шерсти. Их носили только известные охотники, поскольку считалось, что такая бурка опасна, она притягивает зверей и врагов. С изнанки владелец прикреплял трофеи — клыки, когти и птичьи клювы.
Бурка соединяла человеческий мир с потусторонним. В нее заворачивали женщину, чтобы облегчить ей роды. И она же служила саваном для покойника. Дуэль на бурке обычно заканчивалась гибелью обоих участников, ведь по правилам поединка соперники не могли сойти с нее, уклоняясь от удара кинжалом.
Где бы ни путешествовал кавказец, бурка служила ему передвижным домом и неприкосновенным кусочком родины, примерно как современные посольства. Этнограф Юрий Ботяков писал: «Развернув на земле бурку, горец оказывался на своей территории; свернув бурку и приторочив ее к седлу, он имел за спиной свернутое пространство, которое он мог развернуть, где сочтет нужным».
На Северном Кавказе особым спросом пользовались легкие и надежные кабардинские бурки. Соседские, карачаевские, были теплее, но тяжелее. Но самые дорогие, качественные и красивые войлочные плащи выделывались в Дагестане андийцами — древним малочисленным народом, живущим в районе реки Андийское Койсу, само название которой переводится как Овечьи Воды.
Село на границе
Извилистая дорога карабкается от Ботлиха к перевалу, за ним — Чечня. Почти у самого верха от нее ответвляется крохотная грунтовка к андийскому аулу Гагатли.
— Недавно дорога обвалилась. Нанял я строителей, чтобы привести ее в порядок, а мне говорят: нельзя, надо сперва тендер объявить, — жалуется Избудин Хизбулаев, глава поселения. — А как мне ждать результатов тендера, если к нам проехать невозможно?
Потчуя внезапного гостя сушеной колбасой, Избудин рассказывает местные легенды с таким уверенным знанием, словно все это случилось вчера. Здесь проходили невесть откуда и куда евреи, дав между делом название двугорбой горе Хитим. Тут жил богатый свиновод Елук, отказавшийся из-за любимых хрюшек принимать ислам и заплативший за это жизнью. А отсюда на Гагатли смотрели перед боем полководцы хромого Тимура — Тамерлана.
— Сперва на окраине большая битва была, затем — в центре, потом — за селом, — яростно жестикулирует гагатлинский мэр. — Много крови пролилось. Увидели внизу в селении Муни, что речка Кораш покраснела, догадались обо всем и пришли на помощь…
Тем временем на столе возникает дымящееся блюдо с аварским хинкалом, и старые легенды сменяются рассказами о недавней войне. В 1999 году гагатлинцы вместе с российскими войсками защищали 25-километровый участок границы с Чечней. Некоторые даже вернулись ради этого на родину из других регионов страны. Вырыли окопы, развернули штаб и полевую кухню, достали оружие. В бою 13−14 августа сельчане отбили нападение отряда Ширвани Басаева, брата знаменитого террориста. Трое при этом погибли.
Сегодня село живет за счет знаменитых андийских баранов. Одних маток тут около 17 тысяч. Овцеводам положены дотации, но получить их непросто. По закону, государство помогает частнику, пасущему стада на своей земле. В Гагатли же все пастбища исстари общественные.
— Можно, конечно, оформить их на одного-двух сельчан и получить дотации, — рассуждает Избудин. — При нашей жизни это сработает, но дети или внуки этих людей начнут права качать. Скажут остальным: «Это — отцовская земля. Хотите пасти на ней скот — платите». На такое никто не согласится.
Мать главы селения по-русски почти не говорит, но бурки валяет исправно. В отличие от рахатинской фабрики, на один плащ у гагатлинок уходит три дня. В ящике отдельно сложены изготовленные на гребне длинные косицы из шерсти черных андийских баранов. В самых дорогих бурках их укладывают друг на друга так, что никакой клей не нужен. Плотный войлок сам защищает и от дождя, и от ветра, и от солнца.
Свалянную бурку расчесывают по старинке вениками из стебельков льна и варят в котле с корой ольхи. Весит такая бурка больше пяти килограммов, а стоит не меньше 20 тысяч рублей. Дорого, но толковый чабан никогда не променяет ее и на несколько фабричных бурок. Вот только заказов и здесь немного. Полтора века назад валянием промышляли 60% андийских семей, сейчас в Гагатли остались только три мастерицы...
— В советские времена шерсть сдавали в заготконторы, — вспоминает Избудин. — Даже спекулировали потихоньку: возили на фабрику валенок в Краснодар.
Сейчас легкая, как пух, шерсть андийских баранов оказалась никому не нужна. Немного бурок — больших чабанских и маленьких сувенирных, скромные поставки в Рахату — вот и все. Стричь овец, получая от 5 до 15 рублей за килограмм шерсти, невыгодно. Знаменитые бараны идут на мясо. Благо гагатлинская сушеная колбаса и вправду невероятно вкусная.
Сегодня в kak_eto_sdelano репортаж из единственной в России фабрики по изготовлению бурок.
Фабрика бурок
Cеление Рахата раскинулось в благодатной горной долине на западе Дагестана, в пяти километрах от Ботлиха — столицы района. Тут в изобилии растут яблоки и абрикосы, из которых готовят десятки разных блюд. Ядра абрикосовых косточек и семена льна сельчане относят на водяную мельницу, чтобы сделать урбеч. На мельнице целых три турбины, и она напоминает небольшую ГЭС. К балконной решетке солидного дома напротив привязана кукла-оберег в футболке с телепузиками. Но самое удивительное здесь — единственная в России фабрика бурок, открывшаяся еще в 1925 году.
У самого входа — табличка с благодарностью губернаторам Вологодской, Костромской и Ярославской областей. В августе 1999 года, в начале второй чеченской кампании, фабрику разбомбили. Погиб даже уникальный музей бурки. С ремонтом помогли три далеких региона. А вот выживать в рыночных условиях приходится самим, без посторонней помощи.
Изготовление бурок поставлено на поток. Овечью шерсть расчесывают на подставках с гвоздями, пух разрыхляют на луках, чтобы избежать комков. Затем самые опытные мастерицы выстилают на полу материал в форме будущей бурки, только больше размером — при валянии полотно стягивается. Шерсть укладывают в три или четыре слоя. Самую лучшую и длинную — на внешней части для защиты от непогоды, среднего качества — внутри, короткую — между ними. Поверху раскидывают обрезки от готовых изделий.
По комнате летает пух. У самого воздуха привкус овчины. Я закашливаюсь, и заместитель директора Али Магомедов со смехом говорит: — Ничего, это лечебный запах! Будущую бурку сбрызгивают кипятком при помощи обычного веника. Три-четыре женщины в черных налокотниках сворачивают ее вокруг специального валика, кладут на стол и катают, налегая предплечьями и синхронно прихлопывая, целый час, пока шерсть не сваляется.
Затем полотно расчесывают деревянными щетками с железными зубьями. Заготовку долго кипятят с краской, которую в Дагестан доставляют из Тамбова. Черные бурки — для труда, белые — парадные, для подарков. Окрашенные куски войлока выносят из фабрики. Работницы берут их за края, макают в воду, чтобы поднять на внешней стороне волосы, переворачивают и расстилают на гравии.
Заготовок так много, что ими покрыт весь двор. Горбоносая женщина в платке ходит с ведром, словно с кадилом, и мерно разбрызгивает над торчащими мокрыми прядями кипяток с костным клеем. Так образуются длинные кисти, по которым в дождь стекает вода. Остается лишь подождать, пока войлок высохнет, отрезать лишнее, сшить верхние края, чтобы получились плечи, и добавить подкладку — с ней бурку удобнее носить, да и прослужит она дольше.
Отпускная цена рахатинских бурок — 2500 рублей. Зарабатывают мастерицы этим тяжелым трудом около 500 рублей в день — по деревенским меркам, деньги немалые. К тому же работа начинается ранним утром и заканчивается уже к обеду — есть время заняться домашними делами. Многие предпочли бы работать до вечера, но знаменитый промысел переживает не лучшие времена. Все реже приходят запросы от фольклорных коллективов — даже главный дагестанский ансамбль «Лезгинка» танцует в плюшевых декоративных бурках.
Мало заказов на подарки именитым гостям. А ведь бурки вручали даже Фиделю Кастро и Че Геваре. Рассказывают, что бородатый команданте долго искал на странной накидке пуговицы. Выручают, как и прежде, пастухи. Хотя канонический образ чабана в бурке и папахе остался в прошлом, редкий овцевод не имеет войлочной накидки. Во время многодневных перегонов скота она заменяет дорогой спальник.
Помимо бурок рахатинцы делают потники для лошадей, шерстяные матрасы и подушки. И все равно на фабрике, где раньше трудились более двухсот человек, числится всего семнадцать работников. Реально же их и вовсе около десяти. А ведь еще сотню лет назад бурки делали по всему Кавказу.
Медвежья косица и перья пеликана
Впервые бурка попала в поле зрения этнографов в начале XVI века, когда ее описал генуэзец Джорджио Интериано. Однако появилась она гораздо раньше. Некоторые археологи считают, что большие бронзовые булавки кобанской культуры (XIII—IV вв. до н. э.) скрепляли края накидок из грубой ткани. Они надевались на плечо, в переводе на персидский — «бэрк». Это слово, вероятно, и дало название бурке. К XIX веку накидка превратилась в короткий войлочный плащ в форме колокола.
Александр Дюма, известный не только своими романами, но и историческими ляпами, писал о нем: «Хорошая бурка — это большая ценность, особенно когда она сделана из перьев пеликана». Со временем широкие полы удлинялись — облегая бока лошади, они направляли тепло от животного вверх, словно печная труба. Такая бурка была куда удобнее для всадников. Сейчас войлочные плащи для конных и для пеших примерно одинаковой длины, но первые гораздо просторней у основания. А вот широкоплечую бурку, знакомую всем по фильму «Чапаев», придумали только в первую мировую войну — чтобы держать под ней винтовку.
Бурка служила для горца одеждой и палаткой, укрывавшей от самой свирепой бури. Она заменяла разом одеяло и кровать. Рассказывают, что простуженные казаки накрывались ею, пускали коня в галоп и вскоре пропаривались, как в бане. Воин прятал под буркой оружие. Враг даже не замечал движения руки к шашке. Просто из-под войлока стремительно, как молния, вылетал смертельный клинок. Прочная бурка порой спасала от пули и сабельного удара. А если враг все же одерживал верх, раненого или убитого выносили с поля боя на его собственной бурке.
Неудивительно, что такой важный предмет наполнялся мистическим и ритуальным смыслом. Расшитые серебром и золотом кожаные петли для бурки невеста дарила молодым родственникам жениха. На нижних углах изображали магические обереги — раскрытую ладонь, звезду, птицу, кувшин для омовения. Характер этих узоров наводит на мысль, что орнамент бурки, как и жилье, разделялся на правую мужскую и левую женскую половины.
Рассказывают об особых «суровых» бурках с косицами из волчьей и медвежьей шерсти. Их носили только известные охотники, поскольку считалось, что такая бурка опасна, она притягивает зверей и врагов. С изнанки владелец прикреплял трофеи — клыки, когти и птичьи клювы.
Бурка соединяла человеческий мир с потусторонним. В нее заворачивали женщину, чтобы облегчить ей роды. И она же служила саваном для покойника. Дуэль на бурке обычно заканчивалась гибелью обоих участников, ведь по правилам поединка соперники не могли сойти с нее, уклоняясь от удара кинжалом.
Где бы ни путешествовал кавказец, бурка служила ему передвижным домом и неприкосновенным кусочком родины, примерно как современные посольства. Этнограф Юрий Ботяков писал: «Развернув на земле бурку, горец оказывался на своей территории; свернув бурку и приторочив ее к седлу, он имел за спиной свернутое пространство, которое он мог развернуть, где сочтет нужным».
На Северном Кавказе особым спросом пользовались легкие и надежные кабардинские бурки. Соседские, карачаевские, были теплее, но тяжелее. Но самые дорогие, качественные и красивые войлочные плащи выделывались в Дагестане андийцами — древним малочисленным народом, живущим в районе реки Андийское Койсу, само название которой переводится как Овечьи Воды.
Село на границе
Извилистая дорога карабкается от Ботлиха к перевалу, за ним — Чечня. Почти у самого верха от нее ответвляется крохотная грунтовка к андийскому аулу Гагатли.
— Недавно дорога обвалилась. Нанял я строителей, чтобы привести ее в порядок, а мне говорят: нельзя, надо сперва тендер объявить, — жалуется Избудин Хизбулаев, глава поселения. — А как мне ждать результатов тендера, если к нам проехать невозможно?
Потчуя внезапного гостя сушеной колбасой, Избудин рассказывает местные легенды с таким уверенным знанием, словно все это случилось вчера. Здесь проходили невесть откуда и куда евреи, дав между делом название двугорбой горе Хитим. Тут жил богатый свиновод Елук, отказавшийся из-за любимых хрюшек принимать ислам и заплативший за это жизнью. А отсюда на Гагатли смотрели перед боем полководцы хромого Тимура — Тамерлана.
— Сперва на окраине большая битва была, затем — в центре, потом — за селом, — яростно жестикулирует гагатлинский мэр. — Много крови пролилось. Увидели внизу в селении Муни, что речка Кораш покраснела, догадались обо всем и пришли на помощь…
Тем временем на столе возникает дымящееся блюдо с аварским хинкалом, и старые легенды сменяются рассказами о недавней войне. В 1999 году гагатлинцы вместе с российскими войсками защищали 25-километровый участок границы с Чечней. Некоторые даже вернулись ради этого на родину из других регионов страны. Вырыли окопы, развернули штаб и полевую кухню, достали оружие. В бою 13−14 августа сельчане отбили нападение отряда Ширвани Басаева, брата знаменитого террориста. Трое при этом погибли.
Сегодня село живет за счет знаменитых андийских баранов. Одних маток тут около 17 тысяч. Овцеводам положены дотации, но получить их непросто. По закону, государство помогает частнику, пасущему стада на своей земле. В Гагатли же все пастбища исстари общественные.
— Можно, конечно, оформить их на одного-двух сельчан и получить дотации, — рассуждает Избудин. — При нашей жизни это сработает, но дети или внуки этих людей начнут права качать. Скажут остальным: «Это — отцовская земля. Хотите пасти на ней скот — платите». На такое никто не согласится.
Мать главы селения по-русски почти не говорит, но бурки валяет исправно. В отличие от рахатинской фабрики, на один плащ у гагатлинок уходит три дня. В ящике отдельно сложены изготовленные на гребне длинные косицы из шерсти черных андийских баранов. В самых дорогих бурках их укладывают друг на друга так, что никакой клей не нужен. Плотный войлок сам защищает и от дождя, и от ветра, и от солнца.
Свалянную бурку расчесывают по старинке вениками из стебельков льна и варят в котле с корой ольхи. Весит такая бурка больше пяти килограммов, а стоит не меньше 20 тысяч рублей. Дорого, но толковый чабан никогда не променяет ее и на несколько фабричных бурок. Вот только заказов и здесь немного. Полтора века назад валянием промышляли 60% андийских семей, сейчас в Гагатли остались только три мастерицы...
— В советские времена шерсть сдавали в заготконторы, — вспоминает Избудин. — Даже спекулировали потихоньку: возили на фабрику валенок в Краснодар.
Сейчас легкая, как пух, шерсть андийских баранов оказалась никому не нужна. Немного бурок — больших чабанских и маленьких сувенирных, скромные поставки в Рахату — вот и все. Стричь овец, получая от 5 до 15 рублей за килограмм шерсти, невыгодно. Знаменитые бараны идут на мясо. Благо гагатлинская сушеная колбаса и вправду невероятно вкусная.
Материал взят: Тут