Рубеж надежд ( 1 фото )

Страны делятся на три типа: мертвые, коматозные и живые. Причем мертвые порою выглядят как живые, а иногда и «живее живых». Такие бывают себе подвижные, разговорчивые. Просто не видны все ниточки, через которые шевелят их конечностями умелые кукловоды. А чужое лукавое чревовещание воспринимается как их якобы собственный голос.

Но есть надежный критерий различения, опознавания, кодификации названных состояний. Это отношение к собственным ошибкам. Мертвые страны ошибки не помнят, не замечают, не артикулируют. Зачем? Мертвые ж «сраму не имут»! Коматозные тягостно ворочаются в полузабытьи, мучительно напрягают из последних сил иммунные системы, интуитивно понимая, что паралич – критическое накопление ошибок организма. И их преодоление – единственный путь к полноценной жизни. Живые просто не допускают…

К чему это я? Да к моим впечатлениям от фильма «Балканский рубеж». Смотрел его сначала с горечью. Потом с тревогой. И наконец, с надеждой…

Помню, помню, как все начиналось. Девяносто девятый год. Залитый прозрачным весенним утренним светом Бонн. («Деревня Бонн», как его называли местные). Бундестаг. Я имею честь выступить как независимый эксперт перед парламентскими фракциями. Тема – «Последствия бомбежек Югославии». Я говорил, что бомбить – безумие. С этого начнется гибель не Югославии, а всей Европы. Вальяжные депутаты слушали меня невнимательно, с нескрываемой иронией. Ну, кроме «зеленых», разве что.

А через пару часов прилетел сам «капитан Америка» – благоухающий великий и импозантный Билл. Клинтону внимали, естественно, затаив дыхание. Ловили каждое веское слово: «Бомбить надо! Это – путь к демократии. Слава послушной Европе!» Как-то так.

А я думал о Монике. Её молодые отфторенные зубки уже крепко сжались вокруг… Понимаете, о чем я. Но что ты наделала, бэби! Несколько белых капель на красном (платье), не стоили, конечно, потоков красного на белом…

Фильм начинается с бомбежки белого здания роддома. Я сам подобного не видел. Но видел своими глазами густые «фрагменты» красного (все, что остается от человека после близкого разрыва) на белых стенах телередакций, гостиниц, даже посольств. Да, стальные челюсти Моники разжали лишь титановые стелсы Ф-117. Но паршиво и горько жить в мире, где дешевое серийное платье толстушки можно обменять на богатую самобытную страну. Отсюда, наверное, и привкус горечи вначале.

Кстати, видел когда-то резвушку мельком в Белом доме. Знал бы, что так оно будет, сам бы её… Ну, это… обменял бы, собрав всю свою силу воли, эту сдобную тушку на волшебную Югославию. Не сложилось, однако, поэтому вернусь-ка к фильму.

Итак, следом за горечью возникла тревога. От ощущения, что все продается и все предается. Я раньше уже вспоминал на этом ресурсе, как пытал подвыпившего Черномырдина вопросом о том, как и за сколько продали и предали югов. Но Виктор Степанович, спецпредставитель по Югославии в то время, наверное, не раскололся бы и под скополамином, а не то что под «блэклейблом». Ушел в застольную несознанку. Но и так все было ясно.

С тревогой смотрел в фильме, как за бонусы золотой элите продавали стойких оловянных рядовых. Ломали им судьбы, разрушали их семьи, стирали под корень родословную, глумились над честью, издевались над доблестью. Для меня кульминацией стал момент, когда замотанный и поддатый генерал в столичном штабе, матерый полкаш на марше, бравый летеха у бэтээра – вдруг все решили пойти до конца (карьерного или физического) в своем понимании воинского долга. Но не в понимании финансовых муток, какого-нибудь полномочного вершителя судеб Бориса Абрамовича…

Свое первое журналистское интервью я брал у древнего, но очень крепкого ветерана, служившего командором того самого носового орудия «Авроры». Он прошел через громадное количество смертельных сражений. Я спросил у него, какое было самое страшное. Он долго вспоминал и сказал: «Когда я пошел против приказа командования, даже абсолютно зная, что приказ преступен. Это намного страшнее, чем просто погибнуть». Парни в фильме пошли против преступного приказа. Они первыми стали исправлять (пусть сначала на экране) фатальную ошибку России. Почти её убившую.

Нет ничего живительнее для русского мира, чем говорить правду и поступать по справедливости. Да, иногда это смертельно опасно. Но если уж избежал за это неправедной кары, воздастся по полной. Будут изумительно красивые и преданные девушки, как дивные героини в фильме. Окажутся на твоей стороне гении, готовые приехать в главный кадр на нелепом такси, как это сделал великий Кустурица. Почтят тебя своим присутствием живые легенды, которые опять соединятся с нами, как бессмертный семинол Гойко Митич…

Хорошая и живая такая сразу собирается компания там, где Россия исправляет ошибки!..

Так получилось, что, когда я выходил с просмотра «Балканского рубежа», мне позвонили журналисты и попросили дать комменты по украинским выборам. Я слегка даже растерялся. Президентские выборы мне там почудились фильмом из давно умершей серии про немецких сантехников: кто сверху, кто снизу, анализы, моча, батлы…

А просмотренный фильм вдруг воспринялся как симптом оживающей российской реальности: старые ошибки осознаются и исправляются. Правда, этого мало. Еще раз подчеркну – живое государство старается новых ошибок не делать, чтобы не впасть опять в кому. Вспомнил почему-то о Ливии. Но это отдельная история. О будущем нашем рубеже.

Р. Дервиш,