Сталинизм как регресс ( 1 фото )

Не сомневаюсь, что многим читателям характеристика, данная сталинскому СССР в моей рецензии на «Дневник» Л.В. Шапориной («государство народной нищеты, бесправия и кричащего социального неравенства»), показалась пристрастной и необъективной. Между тем, эта характеристика полностью соответствует выводам новейших научных исследований, написанных как российскими, так и (в основном) зарубежными историками, на основе тщательного изучения материалов бывших советских архивов, приоткрывшихся в 90-е годы (а сегодня становящихся всё менее доступными).
К сожалению, широкий читатель, как правило, этих работ не знает, а довольствуется сталинистской макулатурой аля Стариков, которой буквально завалены полки книжных магазинов. В результате в голове обывателя за последние годы сложилось сугубо мифологическое представление о сталинской эпохе, в котором она предстаёт чуть ли не потерянным раем, - неудивительно, что мечта о его возвращении стала настоящим массовым психозом «россиян». Не льщу себя надеждой, что предлагаемые заметки смогут принципиально переломить ситуацию, но надеюсь, что людей адекватных и настроенных просталински просто в силу неосведомлённости приведённые ниже факты заставят хотя бы задуматься о том, хотели ли бы они жить в этом «раю» и стоит ли так уж восхищаться мнимыми достижениями сталинского СССР. Большинство сталинофилов воспринимает последний как справедливое общество, как социальное государство, а более продвинутые говорят о сталинизме как о «русском Модерне», но ничего из перечисленного, на самом деле, там и в помине не было.

В конце статьи приведён список литературы, откуда почерпнуты те или иные факты и суждения. Ссылки в тексте даются таким образом: первая цифра означает номер источника в этом списке, вторая – номер страницы.

1.Голод и нищета.

Сталинский СССР (т.е. СССР 1929 – 1953 гг.) не был для подавляющего большинства его граждан не только обществом материального изобилия, но и даже обществом скромного достатка, это было общество голода, нищеты и борьбы за выживание.
Разгромленное в результате коллективизации сельское хозяйство не могло обеспечить население страны достаточным количеством продовольствия, а неурожаи и вовсе приводили к эпидемиям голода. Хорошо известны голод 1933 г. (по разным оценкам, от 4,6 до 8,5 млн умерших; «в XX в. больше человек умерло от голода только после 1958 г. в Китае» (1; 421 - 422)) и 1946-47 гг. (более 1,5 млн (3; 170)), но более скромные вспышки голода происходили и в 1936-37 гг. (умерло несколько десятков человек (5; 264)) и в 1940-м («в апреле 1940 года Берия в донесении Сталину и Молотову информировал: «По сообщениям ряда УНКВД республик и областей за последнее время имеют место случаи заболевания отдельных колхозников и их семей по причине недоедания». В числе нуждающихся в помощи перечислялись Киевская, Рязанская, Воронежская, Орловская, Пензенская, Куйбышевская области, Татарская АССР. «Проведенной НКВД проверкой факты опухания на почве недоедания подтвердились». Колхозники ели мясо из скотомогильников, подсолнечный жмых и другие суррогаты, бросали работу и уезжали в другие районы» (5; 277 - 278)).

От голода страдала, конечно, в первую очередь деревня, ибо вместо помощи у неё отбирали последнее. В досоветской России случаев голода было очень много, но, как правило, цари и императоры открывали для голодающих запасы продовольствия и уж, конечно, не выставляли вокруг голодающих районов заградотряды, которые не давали отчаявшимся людям вырваться из зоны бедствия (к 13 марту 1933 г. ОГПУ арестовало 220 тыс. беглецов, из них 187 тыс. были отосланы обратно умирать в свои деревни, остальные отданы под суд или отправлены в фильтрационные лагеря (1; 433)).
Деревня, в которой проживало в начале 30-х гг. 80 % населения страны (к концу сталинского правления уже гораздо меньше) воспринималась правящим режимом просто как ресурсная база, откуда можно черпать дешёвое продовольствие и дешёвую рабочую силу. Колхозы служили «государству средством экономической эксплуатации крестьянства в форме больших заданий по обязательным госпоставкам, оплачиваемых государством по крайне низким ценам». Соответственно уровень жизни и потребления крестьянства «после коллективизации резко снизился и за весь предвоенный период так и не достиг снова уровня, существовавшего до 1929 г.» А «период с конца войны и до смерти Сталина в 1953 г. стал для крестьян самым тяжелым из всех, пережитых ими с начала 30-х гг.» (7; 350 - 352).
Так называемая система трудодней в колхозах предполагала оплату труда продуктами, но лишь после сбора урожая и расчёта по госпоставкам, так что в случае неурожая выплата на трудодень могла составлять менее трети килограмма зерна на крестьянский двор, денежные же выплаты были крайне малы (по официальным данным, средний колхозник получил в целом за год 108 руб. в 1932 г. и 376 руб. в 1937 г.), а во многих колхозах вообще не производились (скажем, так было в 1940 г. в 41% колхозов Рязанской области) (7; 167).
Уровень медицинского обслуживания советского крестьянства поражает воображение. «В 1932 г. в сельской местности одна больничная койка приходилась примерно на тысячу человек, правда, в 1937 г. это соотношение несколько выросло — до 1,6 койки на тысячу человек. Согласно переписи, в 1937 г. 110 млн чел. сельского населения обслуживали менее 12000 врачей, 54000 фельдшеров и акушерок и менее 7000 фармацевтов». «Электричество, в большинство сел Советского Союза пришло только в хрущевскую эпоху. Накануне Второй мировой войны электрифицирован был лишь каждый двадцать пятый колхоз, и даже в 1950 г. — не больше чем каждый шестой» (7; 243 - 44).
Но в городах, даже и в самых привилегированных, как Москва и Ленинград, жизнь тоже мёдом не казалась.
Реальный доход рабочих, который впервые в 1927 г. превысил уровень 1913 г., во время первых пятилеток снизился и вновь достиг уровня 1927 г. только в послевоенный период. В 1931-34 гг. рабочий тратил на питание 70-80 % своего заработка, в то время как до Первой мировой войны – 40-50%. (4; 258).
Почти половину сталинского периода в городах официально действовала карточная система (с 1929 по 1935 и с 1941 по 1947 г.). Карточки гарантировали рабочим минимум, препятствующий голодной смерти. В 1930 г. «рабочие получали… 600-800 гр черного хлеба плохого качества, по 100-200 гр мяса в «мясные дни». Но что это было за мясо — конина, солонина. Частенько мясо заменялось воблой, рыбой, консервами. Другие продукты — крупа, сахар, масло, чай, сельдь, макароны — продавались с перебоями. В лучшем случае рабочая семья получала в месяц по 0,5-1кг сахара и крупы да бутылку растительного масла. Дети рабочих в мизерном количестве от случая к случаю получали масло, яйца, молоко. По сравнению с пайком служащих, который включал лишь хлеб, сахар и крупу, рабочие имели преимущества, но они не обеспечивали сытой жизни». «Вместо 150 гр. мяса в день, как в 1926 году, рабочий в среднем ел 70 гр в 1932-м и 40 гр в 1933 году. Практически исчезли из рациона сливочное масло, яйца, молоко. Примерно на уровне 1926 года оставалось только потребление хлеба, картофеля, крупы, рыбы… В 1934-35 годах питание рабочих улучшилось, но все же ко времени отмены карточной системы восстановить уровень потребления мясо-молочных продуктов, существовавший в конце 20-х годов, так и не удалось» (5; 111, 166-167).

Еще более скудным было государственное снабжение непродовольственными товарами. В начале 30-х «даже в Москве потребность в чулках, носках, платках удовлетворялась лишь наполовину, потребность в одежде и обуви — в лучшем случае на треть, в нитках — на 10-20%. Очереди за керосином были хроническими, а спичек выдавали — по 2 коробка в руки... Рабочие имели преимущества в получении товаров, но они выглядят смехотворными. Так, на 338 человек фабрики Гознак было получено 9 ордеров на женскую и 11 на детскую обувь. Другой пример, взятый из сводок ОГПУ: на одной из шахт Донбасса на 326 рабочих было выдано 15 ордеров на костюмы и обувь. После этого рабочие пытались избить членов комиссии по распределению талонов... На следующий день треть не вышла на работу. Мотивировка — отсутствие одежды» (5; 111).
Но после отмены карточек 1 января 1935 г. уровень жизни только понизился. Сами рабочие в письмах 1935 г. к советским руководителям сравнивая стоимость жизни в 1913 г. и теперь, подсчитали, что зарплаты с той поры выросли в четыре раза, а цены на хлеб в двадцать семь раз (2; 44). Главное же, товаров (прежде всего продовольственных) в свободной продаже постоянно не хватало.

«К концу третьей пятилетки, в 1940 году, легкая промышленность производила в год на душу населения всего лишь 16 м хлопчатобумажных, 90 см шерстяных и 40 см шелковых тканей, менее трех пар носков и чулок, пару кожаной обуви, менее одной пары белья… В 1937 году в стране производилось 2 часов на каждые сто человек населения; 4 патефона, 3 швейные машины, 3 велосипеда, 2 фотоаппарата и 1 радиоприемник на каждую тысячу человек; 6 мотоциклов на каждые 100 тысяч человек. Государственная пищевая промышленность, хотя и расширила объемы производства, выпускала в год (1940) на душу населения всего лишь 13 кг сахара, 8-9 кг мяса и рыбы, около 40 кг молочных продуктов, около 5 кг растительного масла, 7 банок консервов, 5 кг кондитерских изделий, 4 кг мыла.

Приведенные цифры — это данные о размерах производства. В магазины попадало гораздо меньше, так как значительная часть продукции шла на внерыночное потребление — снабжение государственных учреждений, изготовление спецодежды, промышленную переработку и прочее. Во второй пятилетке внерыночное потребление несколько сократилось, но с началом третьей вновь стало быстро расти. За весь 1939 год в розничную торговлю в расчете на одного человека поступило всего лишь немногим более полутора килограммов мяса, два килограмма колбасных изделий, около килограмма масла, порядка пяти килограммов кондитерских изделий и крупы. Треть промышленного производства сахара шла на внерыночное потребление. Рыночный фонд муки был относительно большим — 108 кг на человека в год, но и это составляло всего лишь около 300 гр в день. Внерыночное потребление «съедало» и огромную часть фондов непродовольственных товаров: только половина произведенных хлопчатобумажных и льняных тканей, треть шерстяных тканей поступали в торговлю» (5, 243 - 244).

«Товарный дефицит приводил к тому, что в открытой торговле сохранялось нормирование. СНК СССР установил «нормы отпуска товаров в одни руки». В 1936-39 годах покупатель не мог купить больше 2 кг мяса, колбасы, хлеба, макарон, крупы, сахара, З кг рыбы, 500 гр масла и маргарина, 100 гр чая, 200 штук папирос, 2 кусков хозяйственного мыла, пол-литра керосина. В 1940 году, в связи с ухудшением продовольственной обстановки в стране, нормы снижались, стали нормироваться товары, которые ранее продавались без ограничения… Дважды за короткий период предвоенной открытой торговли (кризисы снабжения 1936/37 и 1939-41 годов) нормирование принимало форму карточной системы» (5; 247). Т.е. перед войной карточная система была фактически восстановлена.

Многочисленные источники (в т.ч. и сводки НКВД) сообщают о перманентных многотысячных очередях в городских магазинах в конце 30-х – начале 40-х гг. С ними всячески боролись органы правопорядка, а в 1940 г. Политбюро вообще очереди запретило: «Очередь могла стоять внутри магазина в часы его работы, но за пределами магазина до начала ли торговли, после ли закрытия магазина или в часы его работы очередей не должно было быть. Незаконное стояние в очереди каралось штрафом» (5; 306).

Письма трудящихся «на верх» рисуют совершенно безрадостную картину советской повседневности того времени:

«Опять чья-то преступная лапа расстроила снабжение Москвы. Снова очереди с ночи за жирами, пропал картофель, совсем нет рыбы» (декабрь 1939 года).

«С первой декады декабря 1939 г. мы хлеб покупаем в очередь, в которой приходится стоять почти 12 часов. Очередь занимают с 1 и 2 часов ночи, а иногда и с вечера. Мы с женой оба работаем и имеем 3-х детей, старший учится. Часто по 2-3 дня не можем купить хлеба.... В январе был холод на 50 градусов. Приходишь с работы, вместо культурного отдыха в такой мороз идешь в очередь, и невольно вытекает вопрос — лучше иметь карточную систему, чем так колеть в очередь» (январь 1940 года, Алапаевск, Свердловская область).

«Тов. Молотов. Вы в своем докладе говорили, что перебоя с продуктами не будет, но оказалось наоборот. После перехода польской границы в нашем городе не появлялось ряда товаров: вермишель, сахар, нет вовсе сыра и колбасы, а масла и мяса уже год нет, кроме рынка. Город вот уже четвертый месяц находится без топлива и без света, по домам применяют лучину, т.е. первобытное освещение. Рабочие живут в нетопленных домах... Дальше самый важный продукт, без которого не может жить рабочий, это хлеб. Хлеба черного нет. У рабочих настроение повстанческое» (январь 1940 года, Орджоникидзеград, Орловская область).

«Готовить не из чего. Все магазины пустые за исключением в небольшом количестве селедка, изредка, если появится колбаса, то в драку Иногда до того давка в магазине, что выносят людей в бессознательности. Иосиф Виссарионович, что-то прямо страшное началось. Хлеба, и то, надо идти в 2 часа ночи стоять до 6 утра и получишь 2 кг ржаного хлеба, белого достать очень трудно. Я уже не говорю за людей, но скажу за себя. Я настолько уже истощала, что не знаю, что будет со мной дальше. Очень стала слабая, целый день соль с хлебом и водой... Не хватает на существование, на жизнь. Толкает уже на плохое. Тяжело смотреть на голодного ребенка. На что в столовой, и то нельзя купить обед домой, а только кушать в столовой. И то работает с перерывом — не из чего готовить. Иосиф Виссарионович, от многих матерей приходится слышать, что ребят хотят губить. Говорят, затоплю печку, закрою трубу, пусть уснут и не встанут. Кормить совершенно нечем. Я тоже уже думаю об этом...» (февраль 1940 года, Нижний Тагил).

«Я хочу рассказать о том тяжелом положении, которое создалось за последние месяцы в Сталинграде. У нас теперь некогда спать. Люди в 2 часа ночи занимают очередь за хлебом, в 5-6 часов утра — в очереди у магазинов — 600-700-1000 человек... Вы поинтересуйтесь чем кормят рабочих в столовых. То, что раньше давали свиньям, дают нам. Овсянку без масла, перловку синюю от противней, манку без масла. Сейчас громадный наплыв населения в столовые, идут семьями, а есть нечего. Никто не предвидел и не готовился к такому положению... Мы не видели за всю зиму в магазинах Сталинграда мяса, капусты, картофеля, моркови, свеклы, лука и др. овощей, молока по государственной цене... У нас в магазинах не стало масла. Теперь, так же как и в бывшей Польше, мы друг у друга занимаем грязную мыльную пену. Стирать нечем, и детей мыть нечем. Вошь одолевает, запаршивели все. Сахара мы не видим с 1 мая прошлого года, нет никакой крупы, ни муки, ничего нет. Если что появится в магазине, то там всю ночь дежурят на холоде, на ветру матери с детьми на руках, мужчины, старики — по 6-7 тыс. человек... Одним словом, люди точно с ума сошли. Знаете, товарищи, страшно видеть безумные, остервенелые лица, лезущие друг на друга в свалке за чем-нибудь в магазине, и уже не редки случаи избиения и удушения насмерть. На рынке на глазах у всех умер мальчик, объевшийся пачкой малинового чая. Нет ничего страшнее голода для человека. Этот смертельный страх потрясает сознание, лишает рассудка, и вот на этой почве такое большое недовольство.И везде, в семье, на работе говорят об одном: об очередях, о недостатках. Глубоко вздыхают, стонут, а те семьи, где заработок 150-200 руб. при пятерых едоках, буквально голодают — пухнут. Дожили, говорят, на 22 году революции до хорошей жизни, радуйтесь теперь» (зима 1939/40 года).

«Разве наши дети не такие, как в Москве и в Ленинграде? Почему наши дети не имеют сладкого и жиров совершенно, почему они обречены на гибель? В магазинах у нас буквально ничего нет. Дети вот уже больше года не имеют самого необходимого, они истощены до крайности. Какие же они «будущие строители коммунизма». Где забота о их здоровье?» (июнь 1940 года, Казань) (5; 275 – 277).

После войны питание среднестатистического советского гражданина, как в деревне, так и в городе оставалось «чрезвычайно скудным. Городские рабочие питались чуть лучше, чем крестьяне. Однако эту разницу трудно признать принципиальной… В семьях рабочих и крестьян в среднем в день на одного человека потреблялось мучных изделий (в основном хлеба) около половины килограмма в мучном эквиваленте, а также небольшое количество круп. 400-600 граммов картофеля и около 200-400 граммов молока и молочных продуктов (в основном молока) в день в дополнение к хлебу составляли основу рациона. Все остальные продукты были доступны в незначительных количествах. В день в среднем потреблялось около 150 граммов овощей и бахчевых, 40-70 граммов мяса и мясных продуктов, 15-20 граммов жиров (животного или растительного масла, маргарина, сала), несколько ложек сахара, немного рыбы. Одно яйцо среднестатистический житель СССР мог позволить себе примерно раз в 6 дней. Для того чтобы оценить размеры этого рациона, можно отметить, что он был почти равен основным нормам снабжения заключенных лагерей. В сутки заключенный должен был получать 700 граммов хлеба, 120 граммов крупы и макарон, 20 граммов мяса и 160 рыбы, 400 граммов картофеля и 250 граммов других овощей и т. д. Паек для заключенных, занятых на тяжелых работах, был выше. Кроме того, для всех заключенных предусматривались надбавки за перевыполнение норм…

Столь же недостаточным, как и потребление продуктов питания, было снабжение промышленными товарами. Цены на них традиционно оставались чрезвычайно высокими. Мужское шерстяное демисезонное пальто в апреле 1953 года стоило в магазинах Москвы 732 руб., а мужские сапоги 202 руб. При этом средняя месячная заработная плата рабочих и служащих в 1953 году составляла 684 руб. Денежный доход одного колхозного двора не превышал 400 руб. в месяц, или примерно 100 руб. на человека. Нетрудно заметить, что промышленные товары даже в государственной торговле были предметом роскоши для основной массы населения. Люди довольствовались простейшими сравнительно дешевыми изделиями, но и их покупали немного. Например, кожаную обувь в 1952 году смог приобрести только каждый третий крестьянин. Но не все имели и более простую обувь и одежду. Как жаловался в письме Сталину в декабре 1952 года житель одной из деревень Тамбовской области, «в нашем колхозе колхозники имеют одну зимнюю одежду на 3-4 члена семьи, дети зимой у 60 % населения учиться не могут, ибо нет одежды» (9; 101 - 102)

В марте 1947 г. свыше 30 % промышленных рабочих Ленинграда страдали от дистрофии и авитаминоза. В 1947 г. смертность от дизентерии в крупных городах выросла в 2-5 раз. В крупных и малых городах и рабочих посёлках РСФСР туберкулёз стал ведущей причиной смертности среди граждан обоего пола от 29 до 39 лет и мужчин от 20 до 49 лет. Чуть ли не главной причиной широкого распространения болезней (тифа, дизентерии, диареи) был низкий уровень гигиены из-за тотального дефицита мыла, отсутствия спецодежды, теплой верхней одежды и зимней обуви, антисанитарии в рабочих общежитиях. Скажем, общежития нефтепромыслов Татарии и Башкирии были настолько заражены вшами и клопами, что рабочие предпочитали ночевать на улице или в соседних лесах. Профсоюзная проверка общежитий Уральского турбинного завода в Свердловске выявила полное отсутствие ванн, титанов для кипятка, сушилок, кухонь и даже водопроводных кранов; ни на самом заводе, ни в общежитиях не было прачечных, и люди стирали одежду в комнатах в самодельных бадьях, изготовленных из нелегально вынесенного с завода металла, которые поэтому приходилось прятать от начальства. В 1946 г. завод им. Куйбышева в Иркутске в течение 3-х месяцев не получал ни грамма мыла, а задолженность по поставкам достигала 2,5 тонны. В четвёртом квартале 1947 г. в Свердловск, которому по нормам полагалось 235 т мыла, реально поставили всего 15 т.

По всей стране, включая Москву, наблюдался серьёзный дефицит лекарств. В 1947 г. произошло фактическое падение производства лекарств по сравнению с 1945-46 гг. Дефицитными стали даже глюкоза, борная кислота, касторовое масло, ампулы для инъекций. Сорок важнейших лекарств и медицинских препаратов не производились вовсе. Больницы и поликлиники в провинции находились в удручающем состоянии, так, в Тамбовской области в 1947 г. треть года больницы вообще не принимали пациентов из-за отсутствия топлива.
«В канун смерти Сталина условия существования среднестатистического советского рабочего..., безусловно, несравненно улучшились по сравнению с периодом 1945 - 1948 годов. Но не вызывает сомнений тот факт, что его жизнь по-прежнему являлась не более чем борьбой за выживание» (6; 45, 96 - 97, 131, 145 - 158).
Ужасающими были и жилищные условия, в которых находилось подавляющее большинство горожан СССР.
В Москве в 1930 г. средняя норма жилплощади составляла 5,5 кв. м на человека, а в 1940 г. понизилась почти до 4 кв. м. Даже на таком элитном московском заводе, как «Серп и молот», 60 % рабочих в 1937 г. жили в общежитиях того или иного рода (8; 58 – 59, 63.) Только в 1960-х гг. столичная средняя норма достигла уровня 1912 г. (4, 224). В 1934-1935 гг. ленинградский житель в среднем занимал только 5,8 кв. м жилой площади (по сравнению с 8,5 в 1927 г.) В Магнитогорске и Иркутске норма была чуть меньше 4 кв. м, а в Красноярске в 1933 г. — всего кв. 3,4 м. В Мурманске на человека в 1937 г. в среднем приходилось только 2,1 кв. м (2; 31).
В Люберцах при населении 65000 чел. не имелось ни одной бани, в Орехово-Зуево, образцово-показательном рабочем поселке с яслями, клубом и аптекой, отсутствовали уличное освещение и водопровод. В Воронеже новые дома для рабочих до 1937 г. строили без водопровода и канализации. В городах Сибири большинство населения обходилось без водопровода, канализации и центрального отопления. Сталинград, с населением, приближающимся к полумиллиону, еще и в 1938 г. не имел канализации (8; 64-65).

Главной причиной такого положения был гигантский наплыв людей из сельской местности в города и практически полное отсутствие массового жилищного строительства. Так, первый пятилетний план предполагал прирост норм жилплощади на 7%, в действительности же она снизилась на 25%. План по жилью на вторую пятилетку был выполнен только на 37,2% (4; 223.)

После войны жильё продолжали строить «по остаточному принципу, направляя в коммунально-жилищную сферу совершенно недостаточные капиталовложения… На начало 1953 года в городах на одного жителя приходилось 4,5 квадратных метра жилья. Наличие временно проживающих и не прописанных, не попадавших в учет, снижало эту цифру. При этом качество жилья было низким. В городском обобществленном жилищном фонде лишь 46 % всей площади было оборудовано водопроводом, 41 % канализацией, 26 % центральным отоплением, 3 % горячей водой, 13 % ванными. Причем и эти цифры в значительной степени отражали более высокий уровень благоустройства крупных городов, прежде всего столиц. Малые города были снабжены перечисленными коммунальными удобствами в минимальной степени. Ярким показателем кризисного состояния жилищного хозяйства было широкое распространение в городах бараков. Причем количество населения, зарегистрированного в бараках, увеличивалось. Если в 1945 году в городских бараках числилось около 2,8 млн человек, то в 1952 году — 3,8 млн. Более 337 тыс. человек жили в бараках в Москве» (9; 102).

Хотели бы вы жить в таком «социальном государстве», товарищи сталинисты?

С.М. Сергеев,

российский историк русской общественной мысли,

публицист националистического толка,

педагог, кандидат исторических наук.

Литература:

1.Дэвис Роберт, Уиткрофт Стивен. Годы голода: Сельское хозяйство СССР, 1931-1933 М., 2011.

2.Дэвис Сара.Мнение народа в сталинской России: Террор, пропа­ганда и инакомыслие, 1934-1941 М., 2011.

3.Зима В.Ф. Голод 1946 – 1947 годов: Происхождение и последствия. М., 1996.

4.Нойтатц Дитмар. Московское метро: От первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935). М., 2013

5.Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. 2-е изд. М., 2008.

6.Фильцер Дональд. Советские рабочие и поздний сталинизм: Рабочий класс и восстановление сталинской системы после окончания Второй мировой войны. М., 2011.

7.Фицпатрик Шейла. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2001.

8.Фицпатрик Шейла. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. 2-е изд. М., 2008.

9.Хлевнюк О.В., Горлицкий Й. Холодный мир: Сталин и завершение сталинской диктатуры. М. 2011. (doc-версия, взятая отсюда: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3889504).