История ( 1 фото )

- большая и малая. Очередная подборка текстов из моей телеги.

Весь блог одной картинкой.


Что же, девять историй - восемь из телеги, одна прямо отсюда, где мне еще только предстоит ее набрать. Это очень правильно, поскольку девятка намного интереснее восьмерки. Ну что такое восьмерка? Скучный уроборос, извечный страх живого перед небытием. А девятка - она тебе и перевернутая шестерка, и три тройки, и вообще. Спрятал треть цифр за холмом, кичливый враг подступает к твоим позициям, но вот вылетает конная тройка и растерявшийся неприятель видит как обращаются в бегство его колонны, конница и куртизанки (не стоило их брать в поход, конечно).

Так, друзья мои, и была выиграна битва при Росбахе. Но сейчас не об этом, а про Скобелева и Буланже. До выхода поста остается всего десять минут, а это значит - ну? верно - по пять на генерала. Так что не станем терять времени и сразу скажем, что их сближает: запрос на национального вождя, интеллектуальная ограниченность, сомнительные обстоятельства смерти и германофобия.

Буланже был француз, который сперва варился в осажденном Париже, а потом его же и отбивал у коммунаров. Кого еще ему было ненавидеть? Зарившегося на Ниццу Гарибальди? Скобелев же в детстве невзлюбил немца-гувернера, а потом ругался с фонами русской армии, которые мешали его карьере. Человек он бы честолюбивый, решительный и потому не чурался черняевщины и гёбенщевщины (это значит - умел "работать" с прессой, охотно подкидывая ей сюжеты и пользуясь созданной журналистами легендой).

Ну а где популярность - там и хлесткие высказывания на злободневные темы. У французов это был реванш, у русских - тоже, но не за Эльзас-Лотарингию, а за Севастополь и Царьград. Буланже на Австрию было наплевать, но ради союза с "казаками" он был готов отдать им Балканы. Скобелев, как галломан, относился к Страсбургу не в пример восторженнее, но и ему "пуалю" нужно были прежде всем затем, чтобы легче было австрийцев бить, а уже потом идти к вожделенным Проливам.

Интереснее было бы сравнить военные таланты обоих. Скобелев должен быть поставлен выше - "блистательные походы" в Средней Азии, где он с сотней-тысячей бойцов побивал десять... двадцать... а, ладно - пятидесятитысячные рати басурман, но главное - участие в кампаниях 1877 - 78 гг. У Буланже все намного скромнее: в Алжире он воевал в низких чинах, в итальянском походе 59-го отметился только боевым ранением, а в войне 1870-го года командовал батальоном.

Но зато он воевал с немцами и стал военным министром, а Скобелев рубил азиатов и выше губерантора Ферганы подняться не сумел. И здесь мы переходим к самому таинственному: почему?

Буланже сгубили политические амбиции без ясной цели и с сомнительными методами. Приобретя популярность, французский генерал не знал, что с ней делать - воевать с Германией? но сперва надо взять власть, а как? Раздав обещаний монархистам и республиканцам, он совсем запутался, спасовал перед ничтожным правительством и бежал из страны, чтобы впасть в отчаяние и застрелиться на могиле любимой женщины.
Красиво, но так в Бонапарты не выйдешь.

У Скобелева тоже была нелюбимая жена, но своей мадам Боннемен не нашлось. А вот были ли у него политические амбиции? Что генерал высказывался в панславистком духе - это общеизвестно. За несколько месяцев до смерти Скобелев дал свое знаменитое интервью парижской газете, нагородив вал обычной глупости. Ну разве мог умный человек закончить вот этим?

"Вот, подлинно, что я думаю, вы можете рассказать об этом, но все же в интересах того большого дела, осуществления коего я всегда буду добиваться, - не надо создавать вокруг меня много шума".

Как говорится: "Я вам ничего не скажу, стреляйте, гады, но за меня отомстят - завтра, в шесть утра, из-за Лисьей балки силами трех батальонов..." и т.д. В общем, Скобелев был изрядно глуп, как-то и положено лихому кавалерийскому начальнику с шумной славой. Но за это не убивают, как не стали убивать того же Черняева, а просто сослали править Туркестаном, где лихой вояка быстро потускнел: безуспешно боролся с местным либерализмом и был совершенно всеми забыт, хотя прожил еще двадцать лет и помер только в 1898 году.

Тоже самое могло ожидать и Скобелева, но он опередил завистников и загодя умер. Зря, выходит, Акунин в своей "Смерти Ахиллеса" клеветал на Романовых и кайзеровского капитана? Зря. Помер Михаил Дмитриевич совершенно по-французски, как-то и подобает галломану - на продажной женщине. На этом упругом факте разрешите раскланяться и пригласить вас под кат, где вы прочтете о самом разном, а также о Гитлере.

Фельдмаршал Фридрих Генрих Эрнст фон Врангель прожил долгую жизнь, что и не мудрено, если вы родились при Фридрихе Великом, а умерли на шестом году Второго рейха.

Начав сражаться еще с Наполеоном, храбрый Врангель прославился главным образом двумя войнами с датчанами - 1848 и 64 гг. В первой, «неофициальной» для Берлина войне, он командовал прусско-саксонским контингентом, подкрепившим силы шлезвиг-гольштейнской милиции.

Врангель, манеры которого немного напоминали шекспировского Фальстафа, был, однако, профессиональным солдатом старой школы, хотя и чрезмерно порывистым. Датчан он разбил, но из-за дипломатического демарша Лондона и Санкт-Петербурга немцы вынуждены были отступить.

Прошло пятнадцать лет.

У руля встал Бисмарк и наладил дело: Франция отказалась помогать англичанам в датском деле, а русские все еще рассчитывали на союз с Парижем. Пруссия искусно разыгрывала младшего партнера обеих держав и помочь Дании было некому.

Началась война и командование вновь поручили Врангелю. К сожалению, фельдмаршал был уже не торт Наполеон тот - одряхлел и немного заговаривался, постоянно называя своих врагов датчан французами. Мольтке он не слушал, действовал в духе «вперед, на врага!» и потому был сменен принцем Фридрихом Карлом Прусским (по мнению того же Мольтке - единственным Гогенцоллерном с талантами полководца).

И что же?

Назло всем Врангель дожил-таки до новой войны с французами. Старика возили на нее как на отдых - под видом необходимости получить его совет. Счастливый Врангель пережил трех Бонапартов и умер легендой.

А какая легенда без анекдотов?

Приезжает как-то фельдмаршал в небольшой городок, где знавший о его пристрастии к женскому полу магистрат уже выстроил три ряда встречающих полководца девиц. Первый и второй - красавицы и хорошенькие, а третий - наличествующие.

Уже не слишком сильный глазами Врангель начинает целовать первый ряд, доходит и до второго, а на третьем видит что сражение принимает дурной оборот. Тогда он обращается к адъютанту: «Поприветствуй и ты!..»

Врангель бороды не носил, а этот анекдот… но зато он подлинный, то бишь действительно ходивший в свое время.

Подумайте над этим и уважайте старость.

...

Однажды товарищ Сталин встретился с мистером Черчиллем. Только что закончилась Вторая Мировая война, Европа лежала в руинах, Британская империя тоже, но это станет совершенно очевидным только через пару лет и потому Иосиф Виссарионович разговаривал с Уинстоном Рэндольфичем достаточно вежливо.

- «А, премьер Сталин, - спросил Черчилль, - так сколько же вы потеряли в этой войне?»

Иосиф Виссарионович задумался. «Хуй его, сколько их там было, - размышлял он, - мы и на Финской-то не сосчитали. Три? Мало, не дадут Болгарии. Десять? Много, решат что воевать не умеем».

- «Сэм, - сказал Сталин и, чуть выждав, добавил, - мылыонав саветских челавэк».

Черчилль стал приторно сочувствовать, раздражая тем советского вождя.

- «На каллектэвизацыы мы патэрялы больше», - оборвал он англичанина. И чертыхнулся про себя: «Вот привязался, старый империалист».

А Черчилль кивал и думал про бенгальских индусов, а может и о чем-то другом. Кто его знает?

С тех пор советские потери во ВМВ стали как резиновое изделие. Они растягивались и сморщивались, в зависимости от требований момента.

Никита Сергеевич выдал двадцать миллионов, Леонид Ильич из любви к западногерманской стоматологии накинул еще семь, а при Горбачеве оказалось, что все это были женщины и дети, потому как красные командиры воевали малой кровью и больших потерь не допускали.

Потом пришел Великий Пыня и появилось число в сорок два миллиона. Тут даже товарищ Сталин булькнул из своего котла: «Это пиздец, столько и я наверное не кончил».

История эта еще не завершена и в Прекрасной России Будущего наверняка выставят новый, научно обоснованный подсчет израсходованных дидов.

...

Эмская депеша.

После того как малоизвестный господин из Померании стал министр-президентом Пруссии Отто фон Бисмарком, французы души не чаяли в Берлине.

Император Наполеон составлял проекты один другого краше: завоевать Бельгию, присоединить Люксембург, освободить русских поляков и спасти американских конфедератов.

А Бисмарк все это всячески поддерживал, то бишь позволял французам фантазировать. «Ваше величество - стратег», - писал он в Париж, искренне считая Бонапарта болваном.

За это французы не мешали Бисмарку, полагая что недалекий провинциал делает для них грязную работу: ослабляет Габсбургов и Германский союз.

Но когда обнаружилось что Вторая Семилетняя война закончилась за семь недель, а Пруссия вдруг оказалась во главе Северогерманского союза, то в Париже взыграло чувство ревности.

(Как будто вы одолжили небогатому соседу немного денег, а тот купил лотерейный билет и теперь уезжает с вашей женой в закат.)

Между тем у Наполеона в политическом активе за последнее время были только мексиканская авантюра и галифе генерала Галифе. Не густо.

Император стал намекать на то, что долг платежом красен и предложил Бисмарку для начала помочь Франции с Люксембургом. Вместо этого коварный канцлер передал в прессу бельгийские планы Наполеона.

Англичане были страшно возмущены, в Брюсселе на военную службу призвали собак, Наполеон III слег с мочекаменной болезнью.

На захворавшего императора стали давить жена и французы.

Жена попрекала мужа дипломатическими неудачами и просила организовать победоносную войну, без которой их наследнику-де нечего было бы унаследовать.

Французы требовали либерального правительства, Оливье, захваченных знамен и чтобы больно возомнившая о себе Пруссия была разгромлена.

Император скрывался от как мог, но они ходили за ним и жужжали: «бедный Луи!.. наше положение в Европе!.. месть за Садову!» и другие глупости.

Требовался повод и он нашелся, когда на освободившийся испанский трон пригласили молодого человека из Гогенцолернов.

«Караул - завопили во Франции, - окружение! Патриоты, к ноге, это заговор!» Так кричали общественники, а в правительстве было решено идти до конца и либо получить войну, либо отвесить Бисмарку такую политическую плюху, чтоб у него еще долго щека горела.

Так в курортный Бад-Эмс отправился французский посол и стал кружить вокруг принимавшего ванны короля Вильгельма с бакенбардами. Он донимал Гогенцоллерна как мог, а тот, как назло, соглашался на все.

Отказаться за родственника от испанского престола? Да пожалуйста, лишь бы не было войны.

Тогда посол списался с Парижем и, получив инструкцию «жать до конца», потребовал чтобы король письменно пообещал и впредь запрещать своей династии даже глядеть в сторону Иберии, а кроме того - никогда более не покушаться на достоинство Франции, что бы это ни означало.

Вильгельм грустно посмотрел на француза и уже на перроне предложил продолжить этот разговор в столице. «И пусть там Бисмарк выкручивается», - злорадно решил он.

А Бисмарк сидел в Берлине, читал депешу из Эмса и злился. Вместо прекрасного повода для того, чтобы на законных основаниях расквасить Франции нос, выходила какая-то чепуха.

«А Европа подумает, что это я его так научил», - подумал он, впоследствии сообщив это писателю Эмилю Людвигу.

И тут канцлера осенило. Он взял карандаш и… вычеркнул из депеши вильгельмовы слова про «продолжить разговор». Теперь выходило так, будто Вильгельм оборвал посла и хохоча уехал на поезде в Берлин.

А это уже - совсем другое дело.

Получив вместо предлога и плюхи дипломатический отлуп, французы вскипели и Вторая империя не долго думая объявила Северогерманскому союзу войну. А когда она закончилась, Бисмарка стали обвинять в провокации, хотя он всего лишь дал Франции то, чего она желала.

Таковы сумрачные тевтонские факты.

...

Тогда это не влезло в пост, но с Бад-Эмсом связана еще одна история, только не с депешей, а указом.

Отдыхавший на тамошних водах император Александр II повелел «украинофильскую деятельность» пресечь, «малорусское наречие» запретить, а первую киевскую газету либерального направления - закрыть.

(Она называлась «Киевский телеграф» и была основана бароном Альфредом фон Юнком, который ради изыскания средств на любимое увлечение под огнем французских пушек таскал воду в осажденный Севастополь.)

Таким образом, дело общероссийского единства было поставлено на прочные рельсы и только поляки Привислинского края продолжали кусать объемную грудь Руси-матушки. Что тут скажешь - если опыт кого и когда чему учил, то это точно не относилось к российской власти.

Интересно, что Александр II мотивировал свой указ ссылкой на «объединительное движение германских племен», чудесным образом приплетя Бисмарка к русско-украинскому вопросу.

Могло показаться, что в 1876 году немецкий канцлер готовил аншлюс Австрии и завоевательный поход в Нидерланды, а потому времени на раскачку как всегда не оставалось, однако в действительности положение обстояло таким образом, что именно российское правительство с жадностью поглядывало на австрийскую Галицию и южную Польшу с краковской колбасой.

«Украинскую карту» надо было превентивно выбить из рук пресловутого австро-венгерского штаба и россияне взялись за дело с присущим им звериным упрямством и тупостью: то бишь запретами и репрессиями.

Результат вышел ровно обратный ожидаемому, но в России процесс всегда важнее цели.

...

Все мы «знаем», что французская революция смогла пережить 1792 год благодаря союзу третьего сословия (горожан) и крестьян, получивших права на феодальные и клерикальные владения.

Считавшие себя осью мироздания аристократы (и вынужденно примкнувшие к ним священники) «вдруг» оказались ни то что не главными, а чуть ли не лишними.

Буржуазия дала средства, горожане поступили в офицеры, а крестьяне с легкостью отдавали лишних сыновей. Вся эта революционная орава полезла на Европу и закончилась только после изобретения прусского Генерального штаба.

Но ведь на это надо было время. Вот тот зазор, между объявлением войны «европейским тираниям» и сентябрьскими убийствами в Париже - он не обязательно должен был закончиться канонадой при Вальми.

Прусский контингент герцога Брауншвейгского и австрийские войска шли не на войну и даже не против революции, а на подавление чего-то вроде голландских мятежей 1787 года.

(Немцы построили в честь этой полицейской операции малоизвестные Бранденбургские.)

Французы ведь в 1792 году удирали на всех фронтах - старая королевская армия развалилась, новая революционная еще писалась в пеленки.

Что если бы Берлин и Вена глядели не в сторону очередного раздела Польши, а на Париж? Тогда у герцога Фердинанда было бы не тридцать тысяч солдат, а много больше, да с хорошей артиллерией.

Даже известное нам сражение при Вальми фактически свелось к канонаде, причем французы потеряли чуть ли не больше противника, а если бы дошло до сражения? Париж бы пал, как и Верден накануне.

Несомненно, что энергию такой нации как французская нельзя было потушить только этим, но без столицы республиканцы не смогли бы убедить крестьянство в незыблемости произошедшего.

Без столицы революционные клубы не создали бы правительства. Не вышло бы министерства Карно, новой армии и всего того, что и позволяло Франции вести войну в течение следующих лет.

(С инфляцией, террором, восстаниями, политическими переворотами, сотнями тысяч убитых и арестованных.)

В этом случае права человека и гражданина вполне могли бы прийти эволюционным путем, а французский мятеж 1789 -92 гг. остался бы в истории грозным предупреждением о грядущих конфликтах.

«Кровавые роды нации» и т.п.

Но для этого надо было наделить Первую антифранцузскую коалицию совершенно иным уровнем понимания происходящего.

А на деле же, созданная искусственно силами жирондистов (ха-ха), она отнеслась к своей задаче чрезвычайно вяло.

В 1792 году Англия, Австрия и Пруссия думали лишь о том, как поскорее бы закончить «все это» и перейти к более важным и выгодным делам.

Ничего не напоминает, кстати?

...

Значит как может быть.

Актер Ефремов-младший много пил и безобразничал, а потому однажды сыграл Гитлера.

Было это то ли в конце нулевых, то ли в начале десятых, но Ефремову все равно наклеили усы и посадили в сауну.

Там, в полотенце и, кажется, с пивом в руках, он инструктировал своего начальника охраны.

- Еду на Украину, - объяснял ему отдутловатый ефремовский Гитлер, - а вы меня там охраняйте. Сорок второй год как никак.

(Сюжет телесериала вращался в гробу и вокруг полевой ставки фюрера под Винницей.)

Это было давно, это было в кино. Потом прошли годы, актер Ефремов-младший допился до чертиков и стал убивать простых россиян.

Казалось бы! но его почему-то отправили в тюрьму, хотя он недвусмысленно говорил, что не хочет этого.

Теперь смотрите какая интересная перспектива открывается сейчас перед ним: записаться в добровольцы на СВО, заработать там две георгия, и георгиевским же героем вернуться в обезпутившуюся послевоенную Россию. Затем возглавить патриотическое движение, прийти к власти на волне экономического кризиса и еще раз напасть на Украину.

И вот когда одутловатый гитлеровский Ефремов снова начнет инструктировать своего начальника охраны, то не выдержавшая такого чудовищного сюжета вселенная схлопнется нахуй и перемешается с параллельной, где старенький Франц Иосиф разрешил австрийцам построить первый в мире танк и Центральные державы в одну калитку выиграли Мировую войну.

...

Читал о наших волонтерах и вспомнилось… нет, не то что волонтер - это изначально доброволец на войне, а про одну историю из Российской империи в годы Мировой войны.

Пришвин, интереснейший дневник которого я рекомендую всем, описывал приезд столичного генерала в провинцию по «благодетельному делу».

Немцы напирали, великий князь приказывал гнать на Восток «еврейскую сволочь» вместе с остальной, и слово «беженцы» вошло в российский лексикон.

(Хотя правильно было бы назвать их «выгонцы».)

В общем - святое дело, помощь страждущим. Банкеты, речи, рецептурный алкоголь. Генерал был красноречив и озвучил таксу: звезды от двадцати пяти рублей до тысячи, на любой бюджет.

Звезда сейчас, диплом на ношение позже, попрошу делать взносы.

Купечество платило охотно, награды еще ценились, а подскочившие на все цены стимулировали щедрость. Генерал собрал деньги, раздал награды и убыл в Петроград.

Прошло время (оно всегда проходит), кое-кто уже получил бумаги, другие еще ждали, как вдруг из столицы прибыло ответственное лицо.

Купцов собрали в казненном доме и стали отбирать бумаги (и звезды тоже).

- Как же так, что же - генерал был подложный?

- Нет, господа, настоящий, от инфантерии.

- Без полномочий?

- С полномочиями, с полномочиями…

- Так?..

- Видите ли, он денег-то до Петрограда не довез.

- А звезды тогда зачем отбирать?

- Так средства же не дошли.

- Ну и что? Мы же заплатили! Или генерал все-таки был без полномочий?!

- С полномочиями.

И т.д.

...

Пересматривал недавно "Ватерлоо" 1970 года (отличный фильм, только непонятно почему главного героя все время оттесняет какой-то нервный корсиканец), и думал.

(Я это постоянно делаю, из-за чего переживаю многие печали, в коих меня утешает дойче натур.)

Думал я о том, что про Ватерлоо сняли много чего - и это понятно, но несправедливо по отношению к Маренго, о котором родстайгеровский Наполеон все время вспоминает в вышеупомянутом кино.

(Кстати, одиннадцатью годами позже Стайгер сыграет дуче в "Мухтаре" (Омаре) - фильме, который в Италии допустят к просмотру только еще через десять лет.)

Так вот, Маренго и Ватерлоо.

Ну что такое Ватерлоо? Довольно безыскусное лобовое противостояние.

Уставший Бонапарт бросает свои пехотные квадраты в фронтальные атаки и ждет, когда артиллерия проделает брешь в британских позициях. Веллингтон теряет кавалерию в начале сражения и держится за счет английской флегматичности и немецкой дисциплины. Ней скачет, Наполеон ругается - дым и стоны.

Потом приезжает паровозик "Блюхер" (нет, правда, модель первого настоящего паровоза была названа в честь нашего фельдмаршала "Вперед") и начинается разгром.

Не такой быстрый, как в кино, но не менее эпичный.

Черные гусары машут саблями, Веллингтон сокрушает старую гвардию, Бонапарт бежит - заслуженная победа союзников, предпосылки которой были заложены в Линьи и Катр-Бра.

А Маренго?

Прежде всего, комичная неразбериха накануне боя. Обошедший своих противников ганнибаловым маршем первый консул засыпает сладким сном, полагая, что старенький Мелас думает лишь о том, как спастись из Италии, удрав к своим магазинам. Это же армия старого типа, с обозами - ну что она может предпринять? Наполеон разбрасывает свои войска и ждет реляций о преследовании отходящего врага.

А Мелас-то и не спит. А Мелас думает, что его отрезали (правильно) и окружили (не правильно). И габсбургский полководец решается - атаковать, прорваться и оторваться. Потому что бежать - это потерять армию.

И Мелас атакует. Превосходство у него совсем небольшое - несколько тысяч солдат (про то он не знает), но у австрийцев сотня пушек на тридцать французских. Проснувшийся Наполеон поспешно отдает приказы, но солдат в белом не остановить - Итальянская армия получает удар за ударом, солдаты Меласа идут в штыки, берут Маренго и фактически уничтожают французский центр.

Наполеон проиграл - резервов у него нет, французские войска на флангах могут только подаваться назад.

Старенький Михаэль Фридрих Бенедикт фон Мелас смотрит в подзорную трубу и видит, что понесшая огромные потери (почти треть) вражеская армия разбита. Он не какой-нибудь габсбургский принц, а опытный, прошедший не одну кампанию, солдат. Он, черт побери, еще с Фридрихом Великим воевал. То есть, против него, конечно.

В общем, он зевает, устал и даже немного ранен (по касательной). Поэтому Мелас возлагает простую задачу (преследовать французов в то время могли только сами французы) очищения поля боя своему начальнику штаба Цаху, а сам отправляется писать победную реляцию.

И тут к Наполеону подходят генерал Дезе и пять тысяч его солдат. Австрийцы, уже свернувшиеся в колонны, не ожидают контратаки - да еще и взрывается телега с порохом. Лихой французский генерал на месте берет в плен одну из колонн (две тысяч солдат) и бывшего при ней Цаха.

Австрийцы отступают - общие потери в их пользу (семь тысяч убитых и раненых французов против шести, но прежде чем погибнуть, Дезе успевает взять еще тысячу пленных - итого, почти три).

Мелас, которому на ужин принесли известие о том, что выигранное им сражение обернулось поспешным отходом, шокирован.
Бонапарт, уже обдумывавший как бы половчее соврать парижанам - тоже.

Он предлагает "проигравшему" Меласу царские условия - уходи ты, Христа ради, свободно из Италии, я и не против.
Растерявшийся Мелас соглашается.

А? Вот это я понимаю - решительные атаки, ключевые решения, невообразимые перемены воинского счастья.

Материал взят: Тут