Кто автор песни "По полю танки грохотали" ( 4 фото )

Наверное, нет в России человека, который хоть раз не слышал бы песню, начинающуюся словами «На поле танки грохотали…». Несложная, но берущая за душу мелодия, проникновенный текст и медленный, распевный ритм сделали её одной из любимых военных, да и, чего уж греха таить, застольных песен.

Её действительно можно назвать народной, и не только благодаря огромной популярности, но и потому, что вы нигде не найдёте имён ни её композитора, ни автора слов.

Её мелодия позаимствована у старой шахтёрской «Песни о коногоне», известной как минимум с начала XX века. В записи она впервые прозвучала, насколько мне известно, в фильме «Большая жизнь» (1939 г.).

На самом деле у этой песни есть несчётное количество куплетов (в распространённых версиях — до 25), насыщенных шахтёрским жаргоном, но в фильме звучат только три:


Найти, где впервые появился именно «танковый» вариант текста на мотив «Песни о коногоне», оказалось не так-то просто. Если вы просмотрите песенники времён войны, то ни в одном из них её не найдете.

Только в сборнике 1947 г., есть песня с названием «По полю танки грохотали» и той самой мелодией, но после первой строчки танки и танкисты в ней вовсе не упоминаются, потому что песня рассказывает о судьбе одесского моряка:

По полю танки грохотали,

Братишки шли в последний бой,

А молодого краснофлотца

Несли с разбитой головой.

Прощай, Одесса, мать родная,

Прощай, корабль мой боевой!

К тебе я больше не вернуся

– Лежу с разбитой головой.

Я так любил тебя, Одесса,

Тебя я грудью защищал,

И за тебя, любимый город,

Жизнь молодую я отдал.

Недолго будешь ты томиться

В руках заклятого врага,

Ведь черноморские матросы

Не зря прославили себя.

Чего ж вы, девушки, боитесь

Шинели черного сукна,

Под нею с жизней расстается

Душа героя-моряка.

Таким образом, на данный момент получается, что наиболее старый из дошедших до нас документально зафиксированных вариантов той самой песни о танкистах приведён в повести Виктора Курочкина «На войне как на войне», написанной в 1965 г.

Но, что интересно, строки «На поле танки грохотали…», по сути, ставшей названием песни, в ней нет! Этот вариант песни очень похож на известный нам, за исключением разве что первого и последнего куплетов. Причины этого станут понятны, если вспомнить, что данная повесть была экранизирована в 1968 г., и во многом именно из фильма песня ушла в народ. Многие помнят именно вариант из киноверсии, где начало исполнения оставлено за кадром, а последний куплет опущен:


Но давайте обратим внимание на текст. Как и песня о коногоне, песня о погибших танкистах передавалась из уст в уста и потому имела множество вариантов. Кто-то, видимо, при пересказе забывал часть текста и добавлял более-менее подходящие слова. В процессе этого пропали некоторые рифмы, которые сейчас удалось восстановить. Например, вместо строки «И полетят тут телеграммы» в более раннем варианте пелось «И похоронка понесётся», что хорошо рифмуется со строкой «Что сын их больше не вернётся», а вместо «В углу заплачет мать-старушка» было «И мать от горя зарыдает» («…И дорогая не узнает»).

Также во время войны песня подвергалась переделкам, делавшим её более актуальной: в частности, после возврата в Красной Армии погон в 1943 г. появилась ныне известная нам строка «В танкистской форме, при погонах», тогда как раньше вместо неё пелась лучше рифмовавшаяся «В танкистской форме, при петлицах» («…И будет карточка пылиться»). Тот факт, что к созданию текста песни приложили руку не один и не два человека, становится ещё более очевидным, если внимательно вчитаться в строки. Например, второй куплет может вызвать вопросы как у обычного человека, так и у того, кто хорошо знаком с историей бронетанковой техники.

Первому наверняка покажется непонятной строка «Поднимут на руки каркас». Ведь танк — это многотонная боевая машина, сколько же понадобится людей, чтобы поднять его каркас, пусть и разбитый? Такая несуразица привела даже к появлению варианта «Оттащат тросами каркас» или версий о том, что под каркасами подразумевались скелеты танкистов.

На самом же деле у танка никакого каркаса в принципе нет, у него есть несущий корпус. А каркасом назывались специальные носилки на ножках, при помощи которых в танк загружали боекомплект. Было у каркаса и второе, более печальное предназначение — служить для переноски тел погибших танкистов, которым отдавали воинские почести. Это достаточно малоизвестный факт, так что становится очевидным, что данную строчку песни написал танкист-фронтовик.

Однако уже в следующей строке мы читаем «И залпы башенных орудий». Казалось бы, что здесь странного? У танка есть башня, в ней установлено орудие. Но это только на первый взгляд. На самом деле к моменту начала Великой Отечественной данное словосочетание не имело никакого смысла, потому что иных орудий, кроме башенных, на танках Красной Армии и не было. Спонсонные орудия (устанавливавшиеся в специальных выступах по бортам танка — спонсонах) перестали использоваться после Первой мировой войны, а орудия, устанавливавшиеся в корпусе танка, можно было встретить только на французских B1, некоторых моделях английских «Черчиллей» да американском M3 «Ли». Впрочем, корпусными их всё равно не называли, потому что корпусное орудие — это артиллерийский термин, имеющий совсем другой смысл. В общем, здесь уже получается, что строку, скорее всего, добавил поэт, не слишком знакомый с бронетехникой.

Возможно, он же написал фразу «Моторы пламенем пылают», которая, хоть и хорошо ложится в ритм, вызывает некоторое недоумение, потому что у подавляющего большинства танков того (да и нынешнего) времени мотор всего один. Можно, конечно, вспомнить про лёгкий Т-70 со спаренной двигательной установкой, но он, на мой взгляд, был не настолько популярен, чтобы воспевать его в фольклоре.

Что интересно, та же ошибка перешла и в песню лётчиков «Моторы пламенем пылают», отличающуюся от песни танкистов лишь несколькими словами. Её исполняют Валерий Золотухин и Ирина Резникова в фильме «Трава-мурава» 1986 г., и там поётся:

Моторы пламенем пылают,

А крылья лижут языки…

У самолёта вполне могло быть больше одного двигателя, но в конце песни есть строчка «Прощай, Ил-2, товарищ мой», а у Ил-2 мотор тоже всего один.

Эти мелкие нестыковки, впрочем, не идут ни в какое сравнение с теми, что появились в более поздних куплетах.

Эта песня — плач о погибших товарищах, и поётся она медленно и печально. Хотя находятся отдельные уникумы типа Ваенги или Чиж & Cо, которые ухитряются делать из неё чуть ли не плясовую-залихватскую. Песня Чижа  особенно коробит: при словах: «четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж», ноги сами идут в пляс.

При этом Сергей Чиграков  в своём исполнении использовал текст песни, приближённый к оригиналу, с изменённой строкой «И молодая не узнает, Какой у парня был конец». Этот двусмысленный вариант был записан для «митьковского» сборника «На море танки грохотали»; по словам Дмитрия Шагина, изменённую строчку придумал он


Очень не просто определить какой то канонический вариант этой песни.

В процессе изучения истории данной песни я так и не смог определить оригинальный, канонический вариант, зато нашёл не один десяток менее известных куплетов, сочинённых для неё в послевоенное время. Есть, например, несколько очень близких к тексту песни про коногона:

— Куда, куда, танкист, стремишься,

Куда, механик, держишь путь?

Или с болванкой повстречаться,

Или на мине отдохнуть?

— А я болванки не боюся,

И мина тоже не страшна!

Меня бризантный поцелует

И спать уложит навсегда…

Существует также практически полностью альтернативный текст под названием «Встаёт заря на небосклоне», записанный в 1947 г.:

Встаёт заря на небосклоне,

За ней встаёт наш батальон.

Механик чем-то недоволен,

В ремонт машины погружён.

И у него, что интересно, тоже есть масса вариантов — с дополнительными подробностями, с более или менее удачной рифмовкой и даже с частичным заимствованием текста «На поле танки грохотали…»:

А коль худое с нами будет —

Прощай, родная, не забудь.

Лишь залпы башенных орудий

Проводят нас в последний путь.

Кто-то уже явно в более позднее время добавил куплет из серии «власти скрывают»:

Никто не скажет про атаку,

Про стратегический просчёт,

Про расколовшиеся траки

И выстрел «Тигра» прямо в борт.

Встречался и вариант в духе «Врага у ворот» с кровавыми особистами, расстреливавшими отступающих в спину:

…А жить так хочется, ребята,

Но вылезать приказа нет.

Достаточно популярен следующий альтернативный текст:

Не жди пощады, враг не дремлет,

Огонь пощады не даёт,

И взрывом сорванную башню

На сотню метров отнесёт.

И пела, лязгая, машина,

Осколки сыпались на грудь.

Прощай, родная, успокойся,

И про меня навек забудь.

В Чеченскую кампанию добавились совсем другие куплеты:

А где-то на краю России,

Уткнувшись лбом о бронелист,

В своей железной керосинке

Сгорает заживо танкист.

Ведь нас, танкистов, уважают,

Но нам покоя не дают —

В прорыв нас первыми бросают

И смерть бесплатно раздают.

А ещё есть свои варианты данной песни у лётчиков, матросов, партизан, ракетчиков, машинистов и даже водителей трамвая… Песня давно живёт своей жизнью, как и создавший её народ — то ударяясь в разнузданность и алкогольный угар, то, наоборот, отбрасывая всё лишнее и вновь обретая серьёзность, печальность и задушевность.

Под конец исследования я понял бесперспективность, да и ненужность поисков некоего «эталонного» варианта. Песню в первую очередь нужно петь, и я надеюсь, что мы с друзьями сделаем это ещё не раз. Но на всякий случай я выложу версию её текста, которая мне кажется более близкой к оригиналу и логичной:

Машина пламенем пылает,

А башню лижут языки.

Судьбы я вызов принимаю

Скупым пожатием руки.

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас,

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас.

И похоронка понесётся

Родных и близких известить,

Что сын их больше не вернётся

И не приедет погостить…

И мать-старушка зарыдает,

Слезу рукой смахнёт отец,

И дорогая не узнает,

Каков танкиста был конец.

И будет карточка пылиться

На полке пожелтевших книг —

В танкистской форме, при петлицах,

И ей он больше не жених.

Материал взят: Тут