«Пиноккио Гильермо дель Торо»: Сказка, которую можно потрогать руками ( 3 фото )
- 14.12.2022
- 5 180
На Netflix вышел анимационный фильм «Пиноккио Гильермо дель Торо», новая экранизация сказки Карло Коллоди. Действие версии мексиканского автора разворачивается в Италии эпохи Муссолини. Объясняем, какое место картина занимает в фильмографии дель Торо и почему достойна самых лестных слов.
Кадр из фильма «Пиноккио Гильермо дель Торо», реж. Гильермо дель Торо
Текст о новом творении Гильермо дель Торо хочется непременно начать с трюизмов и общих мест. Проморолики и рецензии зарубежной прессы пестрят эпиграфами: шедевр большого автора, opus magnum режиссера, великое переосмысление знаковой сказки. Но вот в чем фокус: какой бы высокопарный эпитет вы ни выудили из словаря синонимов — комплимент будет справедливым по отношению к «Пиноккио». Беда в другом: в тексте совсем не получается хвалить легко и не многозначительно, в то время как на экране Гильермо превращает в магию самые простые вещи.
История сказки Карло Коллоди ведет отсчет с 1881 года, когда «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» были опубликованы на страницах детской газеты. Путь Гильермо к Пиноккио начался почти на сто лет позже — мальчик увидел анимационную балладу Disney в кино: с тех пор мама Гваделупе дарила сыну деревянные куколки. Встретились два автора где-то посередине хроники прошлого века, в Италии эпохи Муссолини.
Сироты перед лицом войны и безотцовщина — самые болезненные места фильмографии Гильермо дель Торо. Титулованная и любимая публикой «Форма воды» и визуально совершенная «Аллея кошмаров» не сравнятся в проникновенности со сказками о детях Второй мировой — «Хребтом дьявола» и «Лабиринтом Фавна». В мирах дель Торо пугающие чудеса, будь то Фавн или призрак ребенка из приюта, — силы, которые противостоят куда более жуткой действительности. «Пиноккио» если не замыкает трилогию сирот, то продолжает цикл мистических романов взросления. А способ стать старше всегда один — сделать то, что делать очень страшно.
Но разве Пиноккио — сирота? Он «рожден» среди опилок для того, чтобы быть с семьей: у мальчика есть и отец, и верный компаньон-сверчок. Оказывается, каждому родственнику еще предстоит научиться любить — не на замену, а просто так. Детский в кристальной искренности и непредвзятости взгляд дель Торо на историю, отношения и взаимность абсолютно обезоруживает: как и любая хорошая сказка, «Пиноккио» воспитает не одно поколение зрителей, а если повезет, то тронет и морщины в уголках глаз стариков. Старомодные истины о скоротечности жизни и бережном отношении к чужим чувствам застывают на экране в янтаре вечности. Пиноккио становится непонятым отшельником — не капризным ребенком (впрочем, и озорником тоже), а храбрым исследователем, который не боится задавать глупые вопросы мирозданию, потому что глупых вопросов не существует.
Самому Гильермо, как и его подопечному, хватило смелости и упрямства усомниться в правильности послушания: действительно ли покорность и подчинение ведут к воспитанию личности? История XX века наглядно демонстрирует, что нет, но бунт против правил может стоить жизни. Заповеди, выведенные дель Торо, не нуждаются ни в трактовках, ни в объяснениях, ни в оправданиях. Остается лишь удивляться, что никто не сочинил «Пиноккио» таким раньше, — кажется, эта сказка была всегда.
Рукотворность чудес делает магию осязаемой — всё это случилось на самом деле. Каждая куколка-артистка прячет под кожей кропотливый механизм, а техника stop motion фиксирует перемены в дуге бровей и уголках рта 24 кадра в секунду. Можно продолжать разговор и о религиозном измерении (Пиноккио — сын непорочного зачатия, который умер и воскрес), и о том, как сложно взрастить в себе человека, и о тотальном уродстве войны и диктатуры, которые калечат детей. Но при всей многофигурности в первую очередь «Пиноккио» — бесконечное приключение. Мастерская превращается в цирковой шатер, небо разрезается молнией, хлещет дождь, пронырливая мартышка Спаццатура (Кейт Бланшетт) управляет марионетками, а в море где-то между мин притаилась чудо-юдо рыба-кит. Каждое восторженное путешествие движется на моторе песен, мелодию которых невозможно забыть. А задорный голос рыжеволосого Грегори Манна буквально светится изнутри (если такое вообще возможно). Если сделать шаг назад, то мир Пиноккио выглядит совсем как наш, но узнаваем в координатах, на которые постоянно хочется закрывать глаза. Горизонты дель Торо несравнимо шире, а маршруты не ведут вовне, а бродят по душевным коридорам внутри.
Эльфы в мастерской Гильермо работали над декоративными чудесами, чтобы успеть к Рождеству. Но не успели показать «Пиноккио» главной зрительнице: мамы режиссера Гваделупе не стало за месяц до премьеры. Маленькая большая трагедия автора укладывается в эпилог: смертность — лишь конечная точка, но всегда есть время, которое можно подарить близким.
Текст: Настасья Горбачевская
Кадр из фильма «Пиноккио Гильермо дель Торо», реж. Гильермо дель Торо
Текст о новом творении Гильермо дель Торо хочется непременно начать с трюизмов и общих мест. Проморолики и рецензии зарубежной прессы пестрят эпиграфами: шедевр большого автора, opus magnum режиссера, великое переосмысление знаковой сказки. Но вот в чем фокус: какой бы высокопарный эпитет вы ни выудили из словаря синонимов — комплимент будет справедливым по отношению к «Пиноккио». Беда в другом: в тексте совсем не получается хвалить легко и не многозначительно, в то время как на экране Гильермо превращает в магию самые простые вещи.
История сказки Карло Коллоди ведет отсчет с 1881 года, когда «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» были опубликованы на страницах детской газеты. Путь Гильермо к Пиноккио начался почти на сто лет позже — мальчик увидел анимационную балладу Disney в кино: с тех пор мама Гваделупе дарила сыну деревянные куколки. Встретились два автора где-то посередине хроники прошлого века, в Италии эпохи Муссолини.
Сироты перед лицом войны и безотцовщина — самые болезненные места фильмографии Гильермо дель Торо. Титулованная и любимая публикой «Форма воды» и визуально совершенная «Аллея кошмаров» не сравнятся в проникновенности со сказками о детях Второй мировой — «Хребтом дьявола» и «Лабиринтом Фавна». В мирах дель Торо пугающие чудеса, будь то Фавн или призрак ребенка из приюта, — силы, которые противостоят куда более жуткой действительности. «Пиноккио» если не замыкает трилогию сирот, то продолжает цикл мистических романов взросления. А способ стать старше всегда один — сделать то, что делать очень страшно.
Но разве Пиноккио — сирота? Он «рожден» среди опилок для того, чтобы быть с семьей: у мальчика есть и отец, и верный компаньон-сверчок. Оказывается, каждому родственнику еще предстоит научиться любить — не на замену, а просто так. Детский в кристальной искренности и непредвзятости взгляд дель Торо на историю, отношения и взаимность абсолютно обезоруживает: как и любая хорошая сказка, «Пиноккио» воспитает не одно поколение зрителей, а если повезет, то тронет и морщины в уголках глаз стариков. Старомодные истины о скоротечности жизни и бережном отношении к чужим чувствам застывают на экране в янтаре вечности. Пиноккио становится непонятым отшельником — не капризным ребенком (впрочем, и озорником тоже), а храбрым исследователем, который не боится задавать глупые вопросы мирозданию, потому что глупых вопросов не существует.
Самому Гильермо, как и его подопечному, хватило смелости и упрямства усомниться в правильности послушания: действительно ли покорность и подчинение ведут к воспитанию личности? История XX века наглядно демонстрирует, что нет, но бунт против правил может стоить жизни. Заповеди, выведенные дель Торо, не нуждаются ни в трактовках, ни в объяснениях, ни в оправданиях. Остается лишь удивляться, что никто не сочинил «Пиноккио» таким раньше, — кажется, эта сказка была всегда.
Рукотворность чудес делает магию осязаемой — всё это случилось на самом деле. Каждая куколка-артистка прячет под кожей кропотливый механизм, а техника stop motion фиксирует перемены в дуге бровей и уголках рта 24 кадра в секунду. Можно продолжать разговор и о религиозном измерении (Пиноккио — сын непорочного зачатия, который умер и воскрес), и о том, как сложно взрастить в себе человека, и о тотальном уродстве войны и диктатуры, которые калечат детей. Но при всей многофигурности в первую очередь «Пиноккио» — бесконечное приключение. Мастерская превращается в цирковой шатер, небо разрезается молнией, хлещет дождь, пронырливая мартышка Спаццатура (Кейт Бланшетт) управляет марионетками, а в море где-то между мин притаилась чудо-юдо рыба-кит. Каждое восторженное путешествие движется на моторе песен, мелодию которых невозможно забыть. А задорный голос рыжеволосого Грегори Манна буквально светится изнутри (если такое вообще возможно). Если сделать шаг назад, то мир Пиноккио выглядит совсем как наш, но узнаваем в координатах, на которые постоянно хочется закрывать глаза. Горизонты дель Торо несравнимо шире, а маршруты не ведут вовне, а бродят по душевным коридорам внутри.
Эльфы в мастерской Гильермо работали над декоративными чудесами, чтобы успеть к Рождеству. Но не успели показать «Пиноккио» главной зрительнице: мамы режиссера Гваделупе не стало за месяц до премьеры. Маленькая большая трагедия автора укладывается в эпилог: смертность — лишь конечная точка, но всегда есть время, которое можно подарить близким.
Текст: Настасья Горбачевская
Материал взят: Тут