Исторические анекдоты про русских императоров. Екатерина II ( 6 фото )
- 06.09.2022
- 13 599
Здравствуйте уважаемые.
Продолжим с вами небольшую серию, начатую позже.
Итак...
Однажды, занимаясь по обыкновению после обеда делами, Екатерина встретила надобность в какой-то справке. Она позвонила в колокольчик, но на призыв ее никто не явился. Государыня встала со своего места, вышла в комнату, в которой всегда находились дежурные чиновники, и увидела, что они играют в бостон.
— Сделай одолжение, — сказала она одному из играющих. — сходи справиться по этой записке, а я между тем поиграю за тебя, чтоб не расстроить вашей игры.
Императрица села на его место и играла все время, пока он ходил исполнять ее поручение.
На одном из эрмитажных собраний Екатерина за что-то рассердилась на Нарышкина и сделала ему выговор. Он тотчас же скрылся. Через несколько времени Императрица велела дежурному камергеру отыскать его и позвать к ней. Камергер донес, что Нарышкин находится на хорах между музыкантами и решительно отказывается сойти в залу. Императрица послала вторично сказать ему, чтобы он немедленно исполнил ее волю.
— Скажите Государыне, — отвечал Нарышкин посланному, — что я никак не могу показаться в таком многолюдном обществе с «намыленной головой».
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень восхищалась. Придворные, желая угодить Государыне, друг перед другом спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают горы на Луне.
— Я не только вижу горы, но даже лес, — сказал Львов, когда очередь дошла до него.
— Вы возбуждаете во мне любопытство. — произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
— Торопитесь. Государыня, — продолжал Львов, — уже начали рубить лес, вы не успеете подойти, а его и не станет.
Однажды Императрица Екатерина II приехала в Сенат и приказала прочесть сочиненный ею и привезенный с собою новый «Устав о соли». Когда чтение было окончено, все сенаторы встали со своих мест, поклонились Государыне и единогласно осыпали устав похвалами. Один только граф Петр Иванович Панин продолжал сидеть в креслах в глубокой задумчивости и по обыкновенно своему грыз ногти.
— Верно, вы не одобряете устав, граф? — спросила его Екатерина.
— По верноподданнической обязанности моей, я должен исполнять повеления Вашего Величества. — отвечал Панин.
— Но я не сего требую от вас. — сказала Государыня, — а желаю знать мнение ваше.
— В таком случае, — продолжал Панин. — я поставлю долгом представить Вашему Величеству, в чем именно нахожу устав этот неудобоисполнимым.
Екатерина встала со своего места, отошла к окну и подозвала к себе Панина, сказав:
— Сядем: здесь я лучше могу выслушать ваше мнение.
Тогда Панин начал объяснять свои мысли и замечания на каждую статью, а Императрица в то же время записывала карандашом его слова.
— Во многом одобряю я, — сказала она. — замечания ваши, граф, но по некоторым статьям еще поспорю с вами. Для этого приглашаю вас ко мне обедать. — Потом, подав Панину руку, она произнесла громко: — Сегодня я удостоверилась, что у меня есть Сенат и сенаторы.
День бракосочетания Великого Князя Александра Павловича, именно 3 сентября 1793 года, ознаменован был многими монаршими милостями, в том числе и наградами чиновников по разным ведомствам. Между последними, судье киевского совестного суда, коллежскому советнику Полетике был пожалован орден Св. Владимира. Но в рескрипте о том вместо «коллежского» он наименован был «статским советником». Получив этот рескрипт, Полетика представил его в губернское правление и требовал объявить ему по установленному порядку этот чин. Не имея указа от Сената о пожаловании Полетики в статские советники, губернское правление затруднялось в исполнении его требования и вошло с представлением в Сенат, испрашивая его разрешения. Когда, наконец, обстоятельство это чрез генерал-прокурора представлено было на рассмотрение Императрицы с означением именно того, что Полетика наименован в рескрипте статским советником по ошибке. Государыня сказала: — Государи не ошибаются, и ошибки их должно принимать за истину.
И Полетика стал статским советником
В царствование Екатерины в некоторые торжественные дни безденежно давались спектакли для увеселения всех сословий публики, кроме черни.
На одном из таких представлений в театре, в открытой и несколько выдававшейся вперед ложе, присутствовала Императрица. В продолжение пьесы на руку ее, которая лежала на перилах ложи, упал плевок. Она спокойно отерла его платком. Сидевший сзади нее обер-шталмейстер Л. А. Нарышкин выбежал разыскивать виновного и поднял тревогу в ложах, бывших над императорскою ложею. По возвращении его Императрица спросила:
— О чем это хлопотал ты, Лев Александрович?
— Да как же, матушка-Государыня… такая неслыханная дерзость.
— Послушай, Лев Александрович. — сказала Екатерина. — если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу?.. Если же неумышленно, а только по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает.
Д. П. Трощинский, бывший правитель канцелярии графа Безбородко, отличный, умный чиновник, но тогда еще бедный, во время болезни своего начальника удостаивался чести ходить с докладными бумагами к Императрице.
Екатерина, видя его способности и довольная постоянным его усердием к службе, однажды по окончании доклада сказала ему:
— Я довольна вашею службою и хотела бы сделать вам что-нибудь приятное, но чтобы мне не ошибиться в этом, скажите, пожалуйста, чего бы вы желали?
Обрадованный таким вниманием Монархини. Трощинский отвечал с некоторым смущением:
— Ваше Величество, в Малороссии продается хутор, смежный с моим, мне хотелось бы его купить, да не на что, так если милость ваша будет…
— Очень рада, очень рада!.. А что за него просят?
— Шестнадцать тысяч, Государыня.
Екатерина взяла лист белой бумаги, написала несколько строк, сложила и отдала ему. Восхищенный Трощинский пролепетал какую-то благодарность, поклонился и вышел. Но, вышедши, развернул бумагу и к величайшему изумлению своему прочитал: «Купить в Малороссии такой-то хутор в собственность г. Трощинского и присоединить к нему триста душ из казенных смежных крестьян». Пораженный такой нечаянностью и, так сказать, одурелый Трощинский без доклада толкнулся в двери к Екатерине.
— Ваше Величество, это чересчур много, мне неприличны такие награды, какими вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?..
— Мой друг, — с кротостью промолвила Екатерина, — их награждает женщина, тебя — Императрица.
Раз Екатерина играла вечером в карты с графом А. С. Строгановым. Игра была по полуимпериалу, Строганов проигрывался, сердился, наконец, бросил карты, вскочил со стула и начал ходить по комнате.
— С вами играть нельзя, вам легко проигрывать, а мне каково? — кричал он Императрице.
Находившийся при этом Н. П. Архаров испугался и всплеснул руками.
— Не пугайтесь, Николай Петрович, — хладнокровно сказала ему Екатерина, — пятьдесят лет все та же история.
Походив немного и охладев, Строганов опять сел, и игра продолжалась, как будто ничего не бывало.
Когда германский Император Иосиф II приехал в Петербург, Императрица Екатерина II, представляя ему вельмож, составлявших ее общество, о графе Александре Сергеевиче Строганове сказала: «Он так богат, что не может придумать средства промотаться»
Однажды граф Салтыков поднес Императрице список о производстве в генералы. Чтобы облегчить Императрице труд и обратить ее внимание, подчеркнул он красными чернилами имена тех, которых производство, по его мнению, должно было остановить. Государыня нашла подчеркнутым имя бригадира князя Павла Дмитриевича Цицианова.
— Это за что? — спросила она.
— Офицер его ударил. — отвечал Салтыков.
— Так что ж? Ты выйдешь от меня, из-за угла накинется на тебя собака, укусит, и я должна Салтыкова отставить? Князь Цицианов отличный, умный, храбрый офицер, им должно дорожить, он нам пригодится. Таких людей у нас немного!
И собственноручно отметила: «Производится в генерал-майоры».
Екатерина не ошиблась: князь Цицианов оправдал ее мнение — пригодился!
Однажды Екатерина, будучи в Царском Селе, почувствовала себя нехорошо, приехал Роджерсон, ее любимый доктор, и нашел необходимым ей пустить кровь, что и сделано было тотчас.
В это самое время докладывают Государыне, что приехал из Петербурга граф Александр Андреевич Безбородко узнать о ее здоровье. Императрица приказала его принять. Лишь только граф Безбородко вошел, Императрица Екатерина, смеясь, ему сказала:
— Теперь все пойдет лучше: последнюю кровь немецкую выпустила.
В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями Императрицы: получил Андреевскую ленту, 1388 душ крестьян, потом орден Св. Георгия 1-й степени, еще 2417 душ, а при заключении мира похвальную грамоту, шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервиз. При первом после того приезде Чичагова в Петербург Императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он подробно рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но Императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал… Не привыкнув говорить в присутствии Императрицы, он робел, но чем дальше входил в разговор, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл, ругал трусов шведов, причем употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе черного народа. «Я их… я их…», — кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел и повалился перед Императрицей…
— Виноват, матушка. Ваше Императорское Величество…
— Ничего, — кротко сказала Императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения. — ничего. Василий Яковлевич, продолжайте, я ваших морских терминов не разумею.
Она так простодушно выговорила это, что старик от души поверил, опять сел и докончил рассказ. Императрица отпустила его с чрезвычайным благоволением.
В одно из путешествий Екатерины по России помещик, некогда служивший под начальством графа Румянцева, ожидал карету Императрицы у ворот своего дома и, стоя на коленях, всеподданнейше просил осчастливить его своим посещением. Екатерина, всегда снисходительная, не хотела огорчить его отказом. Войдя в его жилище, она увидела в первой комнате неопрятную бабу, всю в лохмотьях, которая одною рукою мыла в грязной воде чайные чашки, а другою давила в стакан сок из лимона вместе с грязью. При Императрице в эту минуту находился фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский. Он начал разговор с хозяином.
— Что, ты военный?
— Военный, — отвечал он, — по милости вашего сиятельства.
— Давно ли в отставке?
— Три года, по милости вашего сиятельства.
— Женат?
— Женат, по милости вашего сиятельства.
— Есть дети?
— Семеро, по милости вашего сиятельства.
Екатерина, видевшая в комнатах лишь одну неопрятность и слышавшая только одни нелепости, не изъявила, однако, ни малейшей досады, но удовольствовалась шуткою. Она оборотилась к фельдмаршалу и вполголоса сказала:
— Я не знала, граф, что вы такой милостивый.
В январе месяце 1775 года весь двор прибыл в Москву по случаю предполагаемого мирного торжества с турками. В самое короткое время выстроено было огромное из брусьев деревянное здание, соединяющее дом князя Голицына (что ныне князя Сергея Михайловича) со многими другими. Кабинет Императрицы помещен был возле парадных комнат на большую улицу и был очень холоден. Несмотря на сие она всегда очень продолжительно занималась делами; однажды заметила, что секретари ее, Григорий Николаевич Теплое и Сергей Матвеевич Кузьмин, очень прозябли, и приказала подать им кофе, какой всегда сама употребляла. (Екатерина чай употребляла только в болезненном состоянии, а кофе ей подавали самый крепкий, называемый мокко, его ровно фунт варили в вызолоченном кофейнике, из которого выливалось только две чашки, чрезмерная крепость умерялась большим количеством сливок). Когда помянутые секретари по чашке оного выпили, то от непривычки почувствовали сильный жар, биение сердца и дрожание в руках и ногах, отчею приведены были в робость, а Императрица, расхохотавшись, сказала: «Теперь я знаю средство согревать вас от стужи».
Некий Я. Ф. Фрейгольд имел место чиновника, которое в то время обогатило бы всякого, но по собственной честности не нажил ничего и вышел из службы чист и беден.
Его представили к пенсиону.
Государыня отвечала, что он, конечно, сберег что-нибудь из своих экстраординарных доходов.
Ей доложили, что он формально ничего не имеет.
— Или он дурак. — отвечала она, — или честнейший человек и в обоих случаях имеет надобность в пособии.
И подписала указ.
Приятного времени суток.
Продолжим с вами небольшую серию, начатую позже.
Итак...
Однажды, занимаясь по обыкновению после обеда делами, Екатерина встретила надобность в какой-то справке. Она позвонила в колокольчик, но на призыв ее никто не явился. Государыня встала со своего места, вышла в комнату, в которой всегда находились дежурные чиновники, и увидела, что они играют в бостон.
— Сделай одолжение, — сказала она одному из играющих. — сходи справиться по этой записке, а я между тем поиграю за тебя, чтоб не расстроить вашей игры.
Императрица села на его место и играла все время, пока он ходил исполнять ее поручение.
На одном из эрмитажных собраний Екатерина за что-то рассердилась на Нарышкина и сделала ему выговор. Он тотчас же скрылся. Через несколько времени Императрица велела дежурному камергеру отыскать его и позвать к ней. Камергер донес, что Нарышкин находится на хорах между музыкантами и решительно отказывается сойти в залу. Императрица послала вторично сказать ему, чтобы он немедленно исполнил ее волю.
— Скажите Государыне, — отвечал Нарышкин посланному, — что я никак не могу показаться в таком многолюдном обществе с «намыленной головой».
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень восхищалась. Придворные, желая угодить Государыне, друг перед другом спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают горы на Луне.
— Я не только вижу горы, но даже лес, — сказал Львов, когда очередь дошла до него.
— Вы возбуждаете во мне любопытство. — произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
— Торопитесь. Государыня, — продолжал Львов, — уже начали рубить лес, вы не успеете подойти, а его и не станет.
Однажды Императрица Екатерина II приехала в Сенат и приказала прочесть сочиненный ею и привезенный с собою новый «Устав о соли». Когда чтение было окончено, все сенаторы встали со своих мест, поклонились Государыне и единогласно осыпали устав похвалами. Один только граф Петр Иванович Панин продолжал сидеть в креслах в глубокой задумчивости и по обыкновенно своему грыз ногти.
— Верно, вы не одобряете устав, граф? — спросила его Екатерина.
— По верноподданнической обязанности моей, я должен исполнять повеления Вашего Величества. — отвечал Панин.
— Но я не сего требую от вас. — сказала Государыня, — а желаю знать мнение ваше.
— В таком случае, — продолжал Панин. — я поставлю долгом представить Вашему Величеству, в чем именно нахожу устав этот неудобоисполнимым.
Екатерина встала со своего места, отошла к окну и подозвала к себе Панина, сказав:
— Сядем: здесь я лучше могу выслушать ваше мнение.
Тогда Панин начал объяснять свои мысли и замечания на каждую статью, а Императрица в то же время записывала карандашом его слова.
— Во многом одобряю я, — сказала она. — замечания ваши, граф, но по некоторым статьям еще поспорю с вами. Для этого приглашаю вас ко мне обедать. — Потом, подав Панину руку, она произнесла громко: — Сегодня я удостоверилась, что у меня есть Сенат и сенаторы.
День бракосочетания Великого Князя Александра Павловича, именно 3 сентября 1793 года, ознаменован был многими монаршими милостями, в том числе и наградами чиновников по разным ведомствам. Между последними, судье киевского совестного суда, коллежскому советнику Полетике был пожалован орден Св. Владимира. Но в рескрипте о том вместо «коллежского» он наименован был «статским советником». Получив этот рескрипт, Полетика представил его в губернское правление и требовал объявить ему по установленному порядку этот чин. Не имея указа от Сената о пожаловании Полетики в статские советники, губернское правление затруднялось в исполнении его требования и вошло с представлением в Сенат, испрашивая его разрешения. Когда, наконец, обстоятельство это чрез генерал-прокурора представлено было на рассмотрение Императрицы с означением именно того, что Полетика наименован в рескрипте статским советником по ошибке. Государыня сказала: — Государи не ошибаются, и ошибки их должно принимать за истину.
И Полетика стал статским советником
В царствование Екатерины в некоторые торжественные дни безденежно давались спектакли для увеселения всех сословий публики, кроме черни.
На одном из таких представлений в театре, в открытой и несколько выдававшейся вперед ложе, присутствовала Императрица. В продолжение пьесы на руку ее, которая лежала на перилах ложи, упал плевок. Она спокойно отерла его платком. Сидевший сзади нее обер-шталмейстер Л. А. Нарышкин выбежал разыскивать виновного и поднял тревогу в ложах, бывших над императорскою ложею. По возвращении его Императрица спросила:
— О чем это хлопотал ты, Лев Александрович?
— Да как же, матушка-Государыня… такая неслыханная дерзость.
— Послушай, Лев Александрович. — сказала Екатерина. — если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу?.. Если же неумышленно, а только по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает.
Д. П. Трощинский, бывший правитель канцелярии графа Безбородко, отличный, умный чиновник, но тогда еще бедный, во время болезни своего начальника удостаивался чести ходить с докладными бумагами к Императрице.
Екатерина, видя его способности и довольная постоянным его усердием к службе, однажды по окончании доклада сказала ему:
— Я довольна вашею службою и хотела бы сделать вам что-нибудь приятное, но чтобы мне не ошибиться в этом, скажите, пожалуйста, чего бы вы желали?
Обрадованный таким вниманием Монархини. Трощинский отвечал с некоторым смущением:
— Ваше Величество, в Малороссии продается хутор, смежный с моим, мне хотелось бы его купить, да не на что, так если милость ваша будет…
— Очень рада, очень рада!.. А что за него просят?
— Шестнадцать тысяч, Государыня.
Екатерина взяла лист белой бумаги, написала несколько строк, сложила и отдала ему. Восхищенный Трощинский пролепетал какую-то благодарность, поклонился и вышел. Но, вышедши, развернул бумагу и к величайшему изумлению своему прочитал: «Купить в Малороссии такой-то хутор в собственность г. Трощинского и присоединить к нему триста душ из казенных смежных крестьян». Пораженный такой нечаянностью и, так сказать, одурелый Трощинский без доклада толкнулся в двери к Екатерине.
— Ваше Величество, это чересчур много, мне неприличны такие награды, какими вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?..
— Мой друг, — с кротостью промолвила Екатерина, — их награждает женщина, тебя — Императрица.
Раз Екатерина играла вечером в карты с графом А. С. Строгановым. Игра была по полуимпериалу, Строганов проигрывался, сердился, наконец, бросил карты, вскочил со стула и начал ходить по комнате.
— С вами играть нельзя, вам легко проигрывать, а мне каково? — кричал он Императрице.
Находившийся при этом Н. П. Архаров испугался и всплеснул руками.
— Не пугайтесь, Николай Петрович, — хладнокровно сказала ему Екатерина, — пятьдесят лет все та же история.
Походив немного и охладев, Строганов опять сел, и игра продолжалась, как будто ничего не бывало.
Когда германский Император Иосиф II приехал в Петербург, Императрица Екатерина II, представляя ему вельмож, составлявших ее общество, о графе Александре Сергеевиче Строганове сказала: «Он так богат, что не может придумать средства промотаться»
Однажды граф Салтыков поднес Императрице список о производстве в генералы. Чтобы облегчить Императрице труд и обратить ее внимание, подчеркнул он красными чернилами имена тех, которых производство, по его мнению, должно было остановить. Государыня нашла подчеркнутым имя бригадира князя Павла Дмитриевича Цицианова.
— Это за что? — спросила она.
— Офицер его ударил. — отвечал Салтыков.
— Так что ж? Ты выйдешь от меня, из-за угла накинется на тебя собака, укусит, и я должна Салтыкова отставить? Князь Цицианов отличный, умный, храбрый офицер, им должно дорожить, он нам пригодится. Таких людей у нас немного!
И собственноручно отметила: «Производится в генерал-майоры».
Екатерина не ошиблась: князь Цицианов оправдал ее мнение — пригодился!
Однажды Екатерина, будучи в Царском Селе, почувствовала себя нехорошо, приехал Роджерсон, ее любимый доктор, и нашел необходимым ей пустить кровь, что и сделано было тотчас.
В это самое время докладывают Государыне, что приехал из Петербурга граф Александр Андреевич Безбородко узнать о ее здоровье. Императрица приказала его принять. Лишь только граф Безбородко вошел, Императрица Екатерина, смеясь, ему сказала:
— Теперь все пойдет лучше: последнюю кровь немецкую выпустила.
В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями Императрицы: получил Андреевскую ленту, 1388 душ крестьян, потом орден Св. Георгия 1-й степени, еще 2417 душ, а при заключении мира похвальную грамоту, шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервиз. При первом после того приезде Чичагова в Петербург Императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он подробно рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но Императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал… Не привыкнув говорить в присутствии Императрицы, он робел, но чем дальше входил в разговор, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл, ругал трусов шведов, причем употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе черного народа. «Я их… я их…», — кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел и повалился перед Императрицей…
— Виноват, матушка. Ваше Императорское Величество…
— Ничего, — кротко сказала Императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения. — ничего. Василий Яковлевич, продолжайте, я ваших морских терминов не разумею.
Она так простодушно выговорила это, что старик от души поверил, опять сел и докончил рассказ. Императрица отпустила его с чрезвычайным благоволением.
В одно из путешествий Екатерины по России помещик, некогда служивший под начальством графа Румянцева, ожидал карету Императрицы у ворот своего дома и, стоя на коленях, всеподданнейше просил осчастливить его своим посещением. Екатерина, всегда снисходительная, не хотела огорчить его отказом. Войдя в его жилище, она увидела в первой комнате неопрятную бабу, всю в лохмотьях, которая одною рукою мыла в грязной воде чайные чашки, а другою давила в стакан сок из лимона вместе с грязью. При Императрице в эту минуту находился фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский. Он начал разговор с хозяином.
— Что, ты военный?
— Военный, — отвечал он, — по милости вашего сиятельства.
— Давно ли в отставке?
— Три года, по милости вашего сиятельства.
— Женат?
— Женат, по милости вашего сиятельства.
— Есть дети?
— Семеро, по милости вашего сиятельства.
Екатерина, видевшая в комнатах лишь одну неопрятность и слышавшая только одни нелепости, не изъявила, однако, ни малейшей досады, но удовольствовалась шуткою. Она оборотилась к фельдмаршалу и вполголоса сказала:
— Я не знала, граф, что вы такой милостивый.
В январе месяце 1775 года весь двор прибыл в Москву по случаю предполагаемого мирного торжества с турками. В самое короткое время выстроено было огромное из брусьев деревянное здание, соединяющее дом князя Голицына (что ныне князя Сергея Михайловича) со многими другими. Кабинет Императрицы помещен был возле парадных комнат на большую улицу и был очень холоден. Несмотря на сие она всегда очень продолжительно занималась делами; однажды заметила, что секретари ее, Григорий Николаевич Теплое и Сергей Матвеевич Кузьмин, очень прозябли, и приказала подать им кофе, какой всегда сама употребляла. (Екатерина чай употребляла только в болезненном состоянии, а кофе ей подавали самый крепкий, называемый мокко, его ровно фунт варили в вызолоченном кофейнике, из которого выливалось только две чашки, чрезмерная крепость умерялась большим количеством сливок). Когда помянутые секретари по чашке оного выпили, то от непривычки почувствовали сильный жар, биение сердца и дрожание в руках и ногах, отчею приведены были в робость, а Императрица, расхохотавшись, сказала: «Теперь я знаю средство согревать вас от стужи».
Некий Я. Ф. Фрейгольд имел место чиновника, которое в то время обогатило бы всякого, но по собственной честности не нажил ничего и вышел из службы чист и беден.
Его представили к пенсиону.
Государыня отвечала, что он, конечно, сберег что-нибудь из своих экстраординарных доходов.
Ей доложили, что он формально ничего не имеет.
— Или он дурак. — отвечала она, — или честнейший человек и в обоих случаях имеет надобность в пособии.
И подписала указ.
Приятного времени суток.
Материал взят: Тут