Откуда Церковь брала деньги ( 3 фото )
- 01.03.2021
- 12 460
Первые три века епископ и весь церковный клир кормились только за счет пожертвований верующих. В самом начале существовали добровольные приношения по воскресеньям: хлеб, вино, масло, – и экстренные сборы по отдельным случаям. Дары приносились не Церкви, а беднякам. Клирики были только посредниками, распределявшими эти дары и часть от них бравшие себе на содержание.
С V века это положение изменилось. В храмах появились ежемесячные сборы, а сами приношения стали обязательными, в виде «начатков» и «десятин». (Эти понятия были взяты из Ветхого Завета: десятина – десятая часть доходов каждого христианина, выделяемая в пользу Церкви; начатки – первые плоды урожая, первый испеченный хлеб и т.п.) Приношения делались уже не для бедных, а для клира и храма.
«Постановления Апостольские» говорили: «Епископа вы должны любить, принося на благословение ваше плоды ваши и дела рук ваших, и дары ваши – начатки хлеба, вина, елея, яблок, шерсти». Киприан Карфагенский напоминал, чтобы молящиеся не приходили к Богу с пустыми руками, иначе их молитва будет бесплодна: недостаточно просто молиться, надо что-то отдавать. Считалось, что все, что отдается епископу и священнику, тем самым благословляется и умножается.
Все приношения разделялись согласно церковной иерархии: епископу доставались 4 части, пресвитеру 3, диакону 2, младшим чинам – по 1 части. Только незначительные остатки раздавались бедным, но эта часть постепенно становилась все меньше и, наконец, исчезла совсем.
Церковь была разборчива в отношении дарителей и принимала приношения не от всех, а только от достойных, специально выясняя, откуда жертвователи получали доходы и не нажиты ли эти средства нечестным путем. Не принимались пожертвования от лиц с дурной репутацией, замеченных в обмане и воровстве, от кормщиков, купцов и адвокатов, нечистоплотных в своей профессии, от судей, торгующих правосудием, от преступников, убийц, палачей, пьяниц, развратников, ростовщиков.
На вопрос – как же тогда будут содержаться вдовицы и бедные? – «Постановления Апостольские» давали ответ: «Лучше погибнуть, чем принять что-то от врагов Божьих». В крайнем случае, можно было взять от них деньги на покупку дров и угля, чтобы предать «дары нечестивых» огню.
Помощь тоже раздавали не всем, а только тем, кто не мог себя прокормить. Церковь предварительно выясняла, почему человек впал в нужду и достоин ли он помощи, а получавшим подаяние запрещала нищенствовать.
Завещания и дары
Огромные доходы храмам и приходам приносили дары по завещанию. Умирая, благочестивые христиане оставляли имущество Церкви из милосердия, а неблагочестивые – чтобы замолить свои грехи. Иногда имущество завещали напрямую Иисусу Христу, архангелам и мученикам: все это тоже шло в церковную казну.
При этом иногда случалось, что родные дети умиравших оставались без наследства. Такая практика возмущала бл. Августина: «Кто хочет оставить свое имущество Церкви, отняв права наследства у своего сына, тот пусть ищет другого епископа, а не Августина, и дай Бог, чтобы он не нашел никого, кто захотел бы принять такое наследство».
Но щепетильный Августин был исключением из правил. Епископ Сальвиан Марсельский считал, что все имущество надо оставлять не детям, а Церкви. «Нужно больше всего заботиться о спасении своей души. Что толку, если богач обогатит своих детей, а себя обречет на вечную погибель?» Вера важнее, чем родительская любовь: пусть лучше дети станут бедняками, чем их родители окажутся нищими в Царствии Небесном.
Нередко служители Церкви сами выпрашивали или вымогали у богатых христиан дорогие предметы или охотились за наследством. Злоупотребления были так вопиющи, что император Валентиниан I запретил клирикам и монахам входить в дома вдов и сирот, поскольку именно они чаще всего оставляли свое имущество по завещанию, причем не обязательно Церкви вообще, а какому-нибудь частному ее представителю. По этому закону все завещания в пользу монахов и духовных лиц были признаны недействительными.
Другим важным источником церковных средств служили дары государства, денежные и земельные. Последние были настолько велики, что к VI веку церковные земли занимали десятую часть всей территории империи. В сокровищницах крупных церквей хранились огромные запасы золота. Оправдывалось это тем, что таким образом Церковь могла помогать бедным и творить дела милосердия.
Действительно, Церковь тратила на благотворительность большие средства. На ее деньги открывалось множество приютов и больниц, раздавался хлеб, строились мосты, возводились дома и прокладывались каналы. Так называемая «Василиада», построенная в Кесарии епископом Василием Великим, представляла собой целый город, состоявший из больниц, богаделен, сиротских и странноприимных домов.
Но была в этом и другая сторона. Церковь постепенно привыкала к богатству и получала вкус к роскоши. Если в сельских областях еще сохранялись простота и бедность, то в крупном городе быть епископом становилось выгодно в чисто материальном смысле.
Порой это приводило к безобразным сценам. Раньше уже говорилось, как в Риме на выборах папы Дамаса произошло настоящее побоище, было убито 137 человек: их трупы остались лежать в базилике, где происходило голосование. Описавший это событие историк Аммиан Марцеллин замечал, что его не удивляет столь страстное желание занять место епископа: великолепие и роскошь папских выездов, одежд и пиршеств порой превосходят царские. Префект Рима в шутку говорил Дамасу, что с радостью станет христианином, если его сделают римским епископом.
Пышность епископской жизни быстро вошла в привычку и стала восприниматься как норма, отклонение от которой считалось странным и даже вызывало осуждение. Григория Богослова, по его собственным словам, порицали за то, что у него не было «ни богатого стола ни соответствующей сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении». Покидая кафедру константинопольского патриарха, он жаловался:
«Не знал я, что мне должно входить в состязание с консулами, правителями областей, знаменитейшими из военачальников, которые не знают куда расточать свое богатство, что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять свое чрево, употреблять необходимое на излишества, изрыгать на алтари. Не знал, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться передо мною, как перед диким зверем, лишь только издали увидят мое шествие».
Именно так себя вел его преемник Нектарий, представитель знати, неожиданно ставший патриархом, – при полном одобрении столичных христиан. Когда же его сменил Иоанн Златоуст, аскетический образ жизни патриарха показался вызывающим и ненормальным. Он не устраивал пышных приемов и обедов, поэтому его стали подозревать, что он пирует тайком, за закрытыми дверями. «Недостаток великолепия» был одним из официальных пунктов обвинения на соборе, низложившем и изгнавшем Златоуста.
Плата за рукоположение
В Церкви с IV века утвердился обычай брать деньги за рукоположение в священный сан. Это была своего рода узаконенная симония, укрепившаяся вопреки всяким правилам и запретам. Халкидонский собор запретил «продавать благодать», однако традиция и повсеместная практика победили, и на платную хиротонию стали смотреть как на что-то обычное и естественное.
Григорий Великий писал: «За рукоположение брать запрещено. Но если кто по рукоположении, без принуждения и не по просьбе, в виде благодарности даст известную сумму посвящающим, то принять не возбранено».
Разумеется, епископы охотно пользовались этой лазейкой. На епископскую кафедру стали смотреть как на доходное место. Существовали установленные тарифы: с посвящавшихся в богатые епархии брали больше, в бедные – меньше.
Юстиниан оформил это в своих новеллах с бухгалтерской точностью: цена хиротонии составляла от 13 до 18 процентов от годового дохода церкви, в которую поставлялся епископ. Поэтому митрополиты были заинтересованы в том, чтобы хиротонисать как можно больше епископов и иметь под своим началом как можно больше епархий. Константинопольскому патриарху, наоборот, было выгодно, чтобы епископы из отдаленных епархий подчинялись напрямую ему, а не своим митрополитам.
То же самое относилось и к монастырям. Так возникли автокефальные епископы и ставропигиальные монастыри, подчинявшиеся непосредственно патриарху.
Для того, чтобы получить должность, надо было быть не бедным человеком. Евсевий Анкирский жаловался, что поставление в митрополиты его разорило: он был избран своим городом, но за посвящение пришлось заплатить огромную сумму патриарху. Впрочем, епископ, заплативший за свое рукоположение, мог компенсировать свои затраты, рукополагая за деньги низших чинов: священников, диаконов, чтецов и т.д.
Как между митрополитами шла борьба за пограничные епархии, так и между епископами – за спорные приходы: каждый из них давал доход. В XI веке император Исаак Комнин постановил, чтобы миряне платили содержание епископу в зависимости от количества «дымов», то есть домов, в их селении.
Например, с деревни в 30 дымов епископ получал 1 золотую и две серебряные монеты, 1 барана, по 6 мер вина, пшеничной муки и ячменя и 30 кур. С 10 дымов ему полагалось только 5 серебряных монет, ягненок, по две меры ячменя, муки и вина и 10 кур. Вступавшие в брак платили епископу особую подать: жених давал золотую монету, а невеста – 12 локтей холста.
Таковы были законные, предусмотрены государством средства и доходы Церкви. Но епископы и пресвитеры не всегда и не везде жили только за счет церковных средств. Среди них были ювелиры, судьи, пастухи, садовники, кораблестроители, портные и даже губернаторы.
«Нет ни одного мирского дела, которым не занимались бы священники», – замечал Григорий Великий. Киприан писал, что епископы наживались на торговле и занимались ростовщичеством, давая взаймы деньги из церковной кассы, а из правил Трулльского и Седьмого Вселенского соборов ясно, что священники иногда содержали кабаки и даже публичные дома.
С V века это положение изменилось. В храмах появились ежемесячные сборы, а сами приношения стали обязательными, в виде «начатков» и «десятин». (Эти понятия были взяты из Ветхого Завета: десятина – десятая часть доходов каждого христианина, выделяемая в пользу Церкви; начатки – первые плоды урожая, первый испеченный хлеб и т.п.) Приношения делались уже не для бедных, а для клира и храма.
«Постановления Апостольские» говорили: «Епископа вы должны любить, принося на благословение ваше плоды ваши и дела рук ваших, и дары ваши – начатки хлеба, вина, елея, яблок, шерсти». Киприан Карфагенский напоминал, чтобы молящиеся не приходили к Богу с пустыми руками, иначе их молитва будет бесплодна: недостаточно просто молиться, надо что-то отдавать. Считалось, что все, что отдается епископу и священнику, тем самым благословляется и умножается.
Все приношения разделялись согласно церковной иерархии: епископу доставались 4 части, пресвитеру 3, диакону 2, младшим чинам – по 1 части. Только незначительные остатки раздавались бедным, но эта часть постепенно становилась все меньше и, наконец, исчезла совсем.
Церковь была разборчива в отношении дарителей и принимала приношения не от всех, а только от достойных, специально выясняя, откуда жертвователи получали доходы и не нажиты ли эти средства нечестным путем. Не принимались пожертвования от лиц с дурной репутацией, замеченных в обмане и воровстве, от кормщиков, купцов и адвокатов, нечистоплотных в своей профессии, от судей, торгующих правосудием, от преступников, убийц, палачей, пьяниц, развратников, ростовщиков.
На вопрос – как же тогда будут содержаться вдовицы и бедные? – «Постановления Апостольские» давали ответ: «Лучше погибнуть, чем принять что-то от врагов Божьих». В крайнем случае, можно было взять от них деньги на покупку дров и угля, чтобы предать «дары нечестивых» огню.
Помощь тоже раздавали не всем, а только тем, кто не мог себя прокормить. Церковь предварительно выясняла, почему человек впал в нужду и достоин ли он помощи, а получавшим подаяние запрещала нищенствовать.
Завещания и дары
Огромные доходы храмам и приходам приносили дары по завещанию. Умирая, благочестивые христиане оставляли имущество Церкви из милосердия, а неблагочестивые – чтобы замолить свои грехи. Иногда имущество завещали напрямую Иисусу Христу, архангелам и мученикам: все это тоже шло в церковную казну.
При этом иногда случалось, что родные дети умиравших оставались без наследства. Такая практика возмущала бл. Августина: «Кто хочет оставить свое имущество Церкви, отняв права наследства у своего сына, тот пусть ищет другого епископа, а не Августина, и дай Бог, чтобы он не нашел никого, кто захотел бы принять такое наследство».
Но щепетильный Августин был исключением из правил. Епископ Сальвиан Марсельский считал, что все имущество надо оставлять не детям, а Церкви. «Нужно больше всего заботиться о спасении своей души. Что толку, если богач обогатит своих детей, а себя обречет на вечную погибель?» Вера важнее, чем родительская любовь: пусть лучше дети станут бедняками, чем их родители окажутся нищими в Царствии Небесном.
Нередко служители Церкви сами выпрашивали или вымогали у богатых христиан дорогие предметы или охотились за наследством. Злоупотребления были так вопиющи, что император Валентиниан I запретил клирикам и монахам входить в дома вдов и сирот, поскольку именно они чаще всего оставляли свое имущество по завещанию, причем не обязательно Церкви вообще, а какому-нибудь частному ее представителю. По этому закону все завещания в пользу монахов и духовных лиц были признаны недействительными.
Другим важным источником церковных средств служили дары государства, денежные и земельные. Последние были настолько велики, что к VI веку церковные земли занимали десятую часть всей территории империи. В сокровищницах крупных церквей хранились огромные запасы золота. Оправдывалось это тем, что таким образом Церковь могла помогать бедным и творить дела милосердия.
Действительно, Церковь тратила на благотворительность большие средства. На ее деньги открывалось множество приютов и больниц, раздавался хлеб, строились мосты, возводились дома и прокладывались каналы. Так называемая «Василиада», построенная в Кесарии епископом Василием Великим, представляла собой целый город, состоявший из больниц, богаделен, сиротских и странноприимных домов.
Но была в этом и другая сторона. Церковь постепенно привыкала к богатству и получала вкус к роскоши. Если в сельских областях еще сохранялись простота и бедность, то в крупном городе быть епископом становилось выгодно в чисто материальном смысле.
Порой это приводило к безобразным сценам. Раньше уже говорилось, как в Риме на выборах папы Дамаса произошло настоящее побоище, было убито 137 человек: их трупы остались лежать в базилике, где происходило голосование. Описавший это событие историк Аммиан Марцеллин замечал, что его не удивляет столь страстное желание занять место епископа: великолепие и роскошь папских выездов, одежд и пиршеств порой превосходят царские. Префект Рима в шутку говорил Дамасу, что с радостью станет христианином, если его сделают римским епископом.
Пышность епископской жизни быстро вошла в привычку и стала восприниматься как норма, отклонение от которой считалось странным и даже вызывало осуждение. Григория Богослова, по его собственным словам, порицали за то, что у него не было «ни богатого стола ни соответствующей сану одежды, ни торжественных выходов, ни величавости в обхождении». Покидая кафедру константинопольского патриарха, он жаловался:
«Не знал я, что мне должно входить в состязание с консулами, правителями областей, знаменитейшими из военачальников, которые не знают куда расточать свое богатство, что и мне, роскошествуя из достояния бедных, надобно обременять свое чрево, употреблять необходимое на излишества, изрыгать на алтари. Не знал, что и мне надобно ездить на отличных конях, блистательно выситься на колеснице, что и мне должны быть встречи, приемы с подобострастием, что все должны давать мне дорогу и расступаться передо мною, как перед диким зверем, лишь только издали увидят мое шествие».
Именно так себя вел его преемник Нектарий, представитель знати, неожиданно ставший патриархом, – при полном одобрении столичных христиан. Когда же его сменил Иоанн Златоуст, аскетический образ жизни патриарха показался вызывающим и ненормальным. Он не устраивал пышных приемов и обедов, поэтому его стали подозревать, что он пирует тайком, за закрытыми дверями. «Недостаток великолепия» был одним из официальных пунктов обвинения на соборе, низложившем и изгнавшем Златоуста.
Плата за рукоположение
В Церкви с IV века утвердился обычай брать деньги за рукоположение в священный сан. Это была своего рода узаконенная симония, укрепившаяся вопреки всяким правилам и запретам. Халкидонский собор запретил «продавать благодать», однако традиция и повсеместная практика победили, и на платную хиротонию стали смотреть как на что-то обычное и естественное.
Григорий Великий писал: «За рукоположение брать запрещено. Но если кто по рукоположении, без принуждения и не по просьбе, в виде благодарности даст известную сумму посвящающим, то принять не возбранено».
Разумеется, епископы охотно пользовались этой лазейкой. На епископскую кафедру стали смотреть как на доходное место. Существовали установленные тарифы: с посвящавшихся в богатые епархии брали больше, в бедные – меньше.
Юстиниан оформил это в своих новеллах с бухгалтерской точностью: цена хиротонии составляла от 13 до 18 процентов от годового дохода церкви, в которую поставлялся епископ. Поэтому митрополиты были заинтересованы в том, чтобы хиротонисать как можно больше епископов и иметь под своим началом как можно больше епархий. Константинопольскому патриарху, наоборот, было выгодно, чтобы епископы из отдаленных епархий подчинялись напрямую ему, а не своим митрополитам.
То же самое относилось и к монастырям. Так возникли автокефальные епископы и ставропигиальные монастыри, подчинявшиеся непосредственно патриарху.
Для того, чтобы получить должность, надо было быть не бедным человеком. Евсевий Анкирский жаловался, что поставление в митрополиты его разорило: он был избран своим городом, но за посвящение пришлось заплатить огромную сумму патриарху. Впрочем, епископ, заплативший за свое рукоположение, мог компенсировать свои затраты, рукополагая за деньги низших чинов: священников, диаконов, чтецов и т.д.
Как между митрополитами шла борьба за пограничные епархии, так и между епископами – за спорные приходы: каждый из них давал доход. В XI веке император Исаак Комнин постановил, чтобы миряне платили содержание епископу в зависимости от количества «дымов», то есть домов, в их селении.
Например, с деревни в 30 дымов епископ получал 1 золотую и две серебряные монеты, 1 барана, по 6 мер вина, пшеничной муки и ячменя и 30 кур. С 10 дымов ему полагалось только 5 серебряных монет, ягненок, по две меры ячменя, муки и вина и 10 кур. Вступавшие в брак платили епископу особую подать: жених давал золотую монету, а невеста – 12 локтей холста.
Таковы были законные, предусмотрены государством средства и доходы Церкви. Но епископы и пресвитеры не всегда и не везде жили только за счет церковных средств. Среди них были ювелиры, судьи, пастухи, садовники, кораблестроители, портные и даже губернаторы.
«Нет ни одного мирского дела, которым не занимались бы священники», – замечал Григорий Великий. Киприан писал, что епископы наживались на торговле и занимались ростовщичеством, давая взаймы деньги из церковной кассы, а из правил Трулльского и Седьмого Вселенского соборов ясно, что священники иногда содержали кабаки и даже публичные дома.
Материал взят: Тут