Дыба для разведчика ( 6 фото )

Нидерландские спецслужбы, большие мастера шантажа, в 1967 году устроили громкую провокацию. Не имея никаких доказательств противоправной деятельности генерального представителя компании «Аэрофлот» в стране, решили просто выбить их из него. По-бандитски захватив, бросили в тюрьму. Но сломить не смогли.

Владимир Глухов, советский разведчик, работавший в Нидерландах под прикрытием должности генерального представителя «Аэрофлота», услышал за спиной быстрые шаги. Буквально рядом с его домом вдруг кто-то крепко обхватил его сзади за руки и туловище. Он почувствовал, как ему резко сгибают голову вниз.

«Ах, мать твою, – в душе вскипел Глухов, и в следующую секунду осознал, что его грубо вяжут. Без предъявления обвинений, не представившись, не показав документов. – Да вы бандиты! А с бандитами говорят по-русски».

Первый ответный удар он нанес каблуком ботинка тому, кто обхватил его сзади. Хороший получился удар, смачный. Башмак был новый голландский, каблук крепкий, острый, как нож. Он вошел в плоть ноги нападавшего, разрубив ее до кости. Словом, приложился от души. Голландец взвыл, как дикий зверь, и отпустил захват.

“Но просто так не арестовывают. Да еще нагло, по-хамски, бандитскими методами. Чтобы вести себя так, спецслужбам нужны основания”

Однако освободиться Глухову не давали, навалились один, другой, третий. Еще одним ударом в челюсть он свалил «контрика». Хрустнула коленная чашечка у другого, и тот отполз на обочину дороги…

Потом выяснится, что в его аресте участвовали одиннадцать голландских контрразведчиков. Его били со всех сторон. Разорвали плащ, который валялся на асфальте, брызнули дождем оторванные пуговицы с пиджака, сорвали рубашку.

Владимир Алексеевич остался по пояс голый. Напавшие заломили правую руку и пытались надеть наручники. Только вот хиловат оказался голландский «контрик» супротив Глухова. Раскрутил он его вокруг себя, да так, что тот едва удержался на ногах. Однако силы оказались неравные. В это время из дома выбежала жена Мария Михайловна и, не задумываясь, бросилась защищать мужа. Она прыгнула на спину одному из агентов так, что у того пиджак слетел через голову. Ее тут же схватили несколько человек, один стал душить за горло, прижал лицом к капоту машины…

Этот момент Владимир Алексеевич не мог вспоминать без слез. Однажды в разговоре он скажет мне: «Стоит эта картина до сих пор перед глазами». Сколько хватило сил, отбивался тогда от наседавших, однако его все же затолкнули в машину. Автомобиль рванул с места. Последнее, что увидел, – жену, неподвижно лежащую на тротуаре.

С грифом «секретно»

В молодости Глухов много и успешно занимался лыжным спортом, ноги у него тренированные, сильные. Приходили мысли одним ударом ног выбить руль из рук водителя. Но это была бы явная смерть. Скорость, с которой летел автомобиль, – 140 километров в час да еще голландская дорога, по которой ехали, шла по возвышенности. С обеих сторон овраги метров в восемь – десять. Слегка отдышавшись, задался вопросами: «Где прокололся? Что они имеют на меня?».

Ответ, как говорится, отрицательный. Но просто так не арестовывают. Да еще нагло, по-хамски, бандитскими методами. Чтобы вести себя так, спецслужбам нужны основания. А поскольку их нет, значит, это очередная грязная провокация.

Голландия – страна маленькая, минут сорок в дороге, и перед ними распахнулись ворота тюрьмы. Судя по всему, там, на улице, они явно были не готовы к такому яростному сопротивлению. Первым делом стали осматривать свои раны. А посмотреть было на что – разрубленные голени, лиловые в подтеках колени, синяки под глазами, порванная одежда.


Владимир Глухов после освобождения из тюрьмы вместе
с семьей убывает в Москву. Фото из голландской газеты.
1967 год

Пожалев себя, провокаторы принялись за арестованного. Грубо вытащили из машины, осыпая яростными ударами, подвесили за руки на высокую скобу в стене, как на средневековую дыбу. Но разъяренным голландцам и этого показалось мало. Они раздели захваченного, сняли брюки. Откровенно говоря, Глухов подумал тогда: «Сейчас вломят за все синяки и раны».

Однако тщательно обыскав, бить не стали. И только теперь предъявили ордер на задержание, в котором указывалось, что он обвиняется в шпионаже против Голландии.

Через несколько часов сняли с дыбы и отвели в камеру-одиночку. За спиной захлопнулась дверь, и Глухов вдруг почувствовал, как страшно устал за это утро. На грудь давила непомерная тяжесть, мешала дышать, он прислонился в стене, медленно осел на пол. Мысли путались, пытался остановить дрожь в избитом, измученном теле, не получалось.

«Тонко рассчитали, сволочи, – отметил про себя Владимир Алексеевич. – Сегодня для всех советских людей праздник: шесть лет назад, 12 апреля 1961 года полетел в космос Юрий Гагарин, первый землянин. А для него это двойной праздник. Владимир Алексеевич Глухов в эту великую победу нашей науки и техники внес свой вклад. Во всяком случае так было сказано в Указе Президиума Верховного Совета СССР о награждении его орденом Красной Звезды по итогам первого полета человека в космос. Правда, на указе стоял гриф «Секретно», и потому о нем не знали не только голландцы, но даже его коллеги, сотрудники представительства «Аэрофлота». Так что праздник был скорее семейный. Вечером с женой они по традиции непременно его отметили бы.

Он поднялся с пола, подошел к столу, машинально подвинул к себе табурет. Рука ощутила непонятную тяжесть. Пригляделся. Ай да голландцы... Табурет был сколочен из кривых, неструганых досок, сбит кое-как. Только ведь нас нестругаными досками не удивишь, господа.

Наступила тишина. Теперь он понимал: все продумали голландские провокаторы, чтобы психологически его раздавить. Арест в День космонавтики, полосатая арестантская одежда, которую пытались на него напялить. Но, видимо, это пока цветочки, голландские ягодки впереди. Опять лязгнул ключ в двери, на пороге вырос тюремщик.

В комнате без окон, куда его привели, полукругом сидели пять человек. «Сколько провокаторов», – мелькнула мысль. Первым заговорил сидящий в центре сухощавый, слегка сутулый мужчина. Лицо у него было вытянутое, худое, щеки бледные, впалые: «Ваша фамилия, имя, должность? Чем занимаетесь в Голландии?».

Дальше спрашивал следователь слева, молодой, черноволосый мужчина, совсем юноша, больше похожий на итальянца, чем на голландца. Когда закончились анкетные вопросы, со стула справа встал третий. Он ткнул в лицо Глухова фотографию: «Вы знаете этого человека?». «Да, я знаком с ним, это Джек Лоджин, специалист по авиации». «Конкретнее… Где вы с ним познакомились?» – прошипел следователь. «Он консультировал меня и мою компанию по вопросу строительства высоковольтных линий электропередачи с помощью вертолетов».

«Прекратите, – визгливо прервал Глухова черноволосый юноша слева, – вы не сотрудничали, вы вербовали Джека Лоджина, склоняли его к измене Родине». «Ну если так, – как можно спокойнее ответил Владимир Алексеевич, – то я отказываюсь с вами говорить».

Глухов видел, как сухощавый метнул огненный взгляд в сторону несдержанного молодого коллеги. Теперь они все вместе с разных сторон старались задавать всякие вопросы, чтобы разговорить его, но Глухов молчал. Прошло десять минут, пятнадцать, полчаса, час, второй… Владимир Алексеевич не произнес ни слова. Сухощавый разочарованно махнул рукой и скомандовал: «Уведите».

В камере Глухов прилег на деревянный настил из неструганых, горбатых досок. Болели бока от ударов, полученных в драке, глаз заплывал от кровоподтека. Холодный липкий пот покрывал лоб, тюремный свет, словно локатор, резал глаза. Так прошла первая ночь в тюрьме.

Утром к нему приехал советский консул. О чем они могли говорить под прицелом микрофонов? Только общие фразы. «Мы через МИД послали запрос, – сказал консул. – Так что держитесь».

После его ухода Глухова опять потащили на допрос. «Мистер Глухов, вы что-то рассказывали об установке электрических мачт в Голландии?». «Зря ты меня об этом спросил, – подумал про себя Глухов. – Ох, зря… Я сейчас прочитаю такую лекцию, что у вас, ребята, мозги вскипят, назову столько голландцев, что вы задолбаетесь проверять их всех. А все они знают меня и подтвердят сказанное».

Он стал перечислять голландцев, с кем общался, был хорошо знаком или просто запомнил их имена и фамилии на каких-либо встречах. Получился внушительный список.

Следователи слушали арестанта с кислыми физиономиями. А Владимир Алексеевич рассказывал, как возил в Советский Союз голландца из Маастрихта, представлял его министру гражданской авиации СССР.

По ходу вспомнилось, как в аэропорту «Шереметьево» угостил голландца коньяком. По-русски угостил. Разлил бутылку на двоих по стаканам, сказал небольшой тост за дружбу и сотрудничество Советского Союза и Нидерландов, выпил. Глядя на него удивленными глазами, хлопнул свою долю и голландец. Только слабаком он оказался. В Ленинграде, почитай, выносить его пришлось из самолета.

Продажный старшина

Русский оказался крепким орешком. Объявил голодовку и утром отказался от завтрака. Скоро должны были прийти тюремщики и увести на очередной допрос. Что-то они сегодня придумают, какую гадость?

Попав в тюрьму, Глухов в первый же день поставил себе цель – бороться до конца. Тут сомнений не было. И все же, все же… В голове, словно заезженная пластинка, крутился вопрос: «Что дальше?». Судя по всему, ни черта у провокаторов не было на него. Схватили, авось, слабаком окажется, расколем. Расколоть не удалось. И не удастся.


Старший офицер ГРУ инженер-подполковник В. Глухов.
1963 год

Следователи не заставили себя долго ждать. Опять посыпались дежурные вопросы о том, как он склонял к измене голландского гражданина. Владимир Алексеевич все смотрел на сухощавого и пытался вспомнить, где он мог его видеть. Наверное, ошибся… Но он редко ошибался, порукой тому свойство памяти – схватывать лица намертво.

И вдруг его осенило: «Старшина! Это же вылитый старшина Глущенко!». Четверть века с той фронтовой поры прошло, а он, как сейчас, видел перед собой старшину его роты. Надень на сухощавого выцветшую фронтовую гимнастерку – и что называется одно лицо.

Да уж если бы не Глущенко, неизвестно, когда бы он попал на фронт. Может, так и отсиживался бы в запасной учебной эскадрилье. Не ожидал тогда, что угодит в тыл. Но после окончания авиационно-технических курсов усовершенствования имени К. Ворошилова, где готовили авиационных техников, его направили в Подмосковье, на станцию Соколовская, в запасную эскадрилью.

Глухов не смирился. Выбрал момент и пришел к старшине Глущенко, мол, включите меня во фронтовую группу. Старшина надул впалые щеки и спросил: «А что я буду иметь?».

К такому вопросу Владимир Алексеевич не был готов. Но собрал из своей скромной 40-рублевой зарплаты техника целую тысячу да еще ремень отличный, кожаный, командирский, подаренный братом, в нагрузку выложил. В общем, дал взятку, чтобы попасть на фронт. А вот как Глущенко оказался у немцев, а теперь в Голландии, оставалось только догадываться. Благо, что он его не узнал.

Весной 1944 года техник Владимир Глухов уже находился в составе 567-го штурмового авиационного полка. Фронт помог понять молодому технику свое истинное место в боевом строю. Каждый должен делать свое дело: пилот – летать, механик – держать в исправности боевую машину. Однако легко сказать, а если, например, на дворе минус двадцать пять и смазка густеет, двигатель клинит. Не чувствуя пальцев рук, приходится вскрывать броню, промывать, смазывать кожух тяги газа, чтобы двигатель давал нужные обороты.

При этом надо не забывать поглядывать в небо, ибо в любой момент могли появиться вражеские «Юнкерсы» или «Мессершмитты». И тогда главное – успеть юркнуть в отрытую на стоянке самолета щель, переждать налет и опять за дело. Это если, конечно, все прошло удачно. Но такое случалось нечасто, обычно приходилось менять пробитую осколками обшивку самолета, латать поврежденные рули, другие детали.

Как-то у одной из машин оказалось сильно поврежденным хвостовое колесо. Восстановить деталь было невозможно, а замену найти еще труднее. И тогда Глухову пришла в голову неожиданная мысль: что, если вместо колеса выстругать лыжу. Деревянную лыжу.

Механики поддержали «рационализаторскую» идею, вырубили в лесу березу и изготовили лыжу. К общей радости, самолет взлетел и главное – вернувшись из боя, успешно сел. Так и летал с «лыжей Глухова» до самой весны.

Много чего было за боевые месяцы, расскажи теперь – не поверят. Прилетел комэска после одного из вылетов, он как авиационный механик оглядел самолет и обнаружил пробоину в крышке верхнего люка двигателя. А под ним – поврежденный карбюратор. Пришлось сбросить комбинезон, гимнастерку и залезть поглубже в развал блоков двигателя. Каково же было удивление, когда нащупал и вытащил на свет 45-миллиметровый неразорвавшийся немецкий зенитный снаряд. К самолету сбежались механики, потом летчики. Все пришли к единому выводу: командир эскадрильи родился в рубашке. Взорвись эта штука, последствия были бы самые печальные.

Вот так и жили, воевали, гнали врага на Запад. Старший сержант, а потом и старшина авиационно-технической службы Владимир Глухов участвовал во взятии Варшавы, Берлина. День Победы встретил в 30 километрах от столицы Германии, в местечке Бухгольц. Оттуда их 567-й штурмовой Берлинский авиационный полк наносил удары по врагу.

Провал провокаторов

…Его фронтовые воспоминания испуганно отлетели вместе с отвратительным лязгом тюремных запоров. Он открыл глаза. Вошел тюремщик с подносом в руках и поставил перед ним на стол завтрак. Но Владимир Алексеевич к еде не собирался притрагиваться. Поднялся, умылся, присел к столу. «Что сегодня в меню у голландских провокаторов? Допрос? Ну что ж, к допросу мы готовы…»

Следователи не заставили себя долго ждать. Позвали. Усадили напротив. Казалось, ничего нового – те же лица, те же вопросы. Но что-то изменилось. Что? Владимир Алексеевич заметил – они нервничали. Нервозность чувствовалась во всем – в поведении, тональности речи. Куда-то исчезли учтивость и интеллигентность, вальяжный тон хозяев сменился раздражением, резкими, требовательными выкриками, угрозами. Иногда к нему подскакивал кто-то из них с разъяренным красным лицом, кричал, брызгал слюной. Казалось, еще немного, и Глухова опять отмутузят, поднимут на дыбу. Они, без сомнения, в очередной раз жестоко избили бы ненавистного русского, если бы… Только после освобождения, уже на родине он узнает, почему избежал второй дыбы. Оказывается, виной всему был… прокурор. Он торопил провокаторов.

Арест генерального представителя «Аэрофлота» стал достоянием общественности, сообщения появились на первых полосах голландских газет. День проходил за днем, а власти не могли представить доказательств шпионской деятельности Владимира Глухова. Подозрения имелись, а вот фактов не было. Надеялись, что факты выбьют в тюрьме. Не получилось. И потому прокуратура настаивала – либо подтверждение, расследование и суд, либо свобода Глухову.

Но свободу давать не хотелось. Это же удар по имиджу спецслужбы. Во что бы то ни стало надо выбить признание. И тогда голландцы пустились во все тяжкие. Они заявили Владимиру Алексеевичу, что сопротивление бесполезно, он изобличен как советский шпион.

«Ваша жена изобличила вас, – заметил сухощавый и торжествующе объявил, – она и ваш ребенок находятся в наших руках». Он пристально смотрел в лицо Глухова. Ждал реакции, испуга. Однако ни один мускул не дрогнул на лице арестанта.

«Что взяли в заложники мою жену и ребенка, могу поверить. С бедной женщиной точно справились. Но вот то, что она сказала якобы я шпион, – ложь. Грязная ложь». Это были его последние слова. Глухова вновь препроводили в камеру.

«Что придумают еще эти подлецы? Неужели действительно арестовали жену и сына? Как же так, ведь первым делом ребята должны были вывезти их в посольство». И верилось, и не верилось. «Нет, не могло такого случиться. Врут сволочи».

Они действительно лгали самым наглым образом. Сразу после ареста жена и сын Глухова были доставлены в советское посольство, с ними рядом всегда находился кто-то из друзей, сослуживцев. Резидент, опасаясь за здоровье жены, запретил даже рассказывать ей, о чем пишут местные газеты.

…Семь дней провел в тюрьме Владимир Глухов. Ничего не добившись и не сумев доказать вину нашего разведчика, провокаторы были вынуждены отпустить его на свободу. Случилось это 18 апреля 1967 года. Утром его забрали из камеры и проводили в небольшой зал. Здесь объявили: «Господин Глухов, вы освобождаетесь за недоказанностью обвинения».

На столе в строго разложенных конвертах лежали документы, бумажник. Рядом со столом пятнадцать человек – тюремщики и та самая бригада контрразведчиков, которая напала на него при аресте.

Глухов пожал руку чиновнику, который зачитывал постановление прокурора, а старшему бригады провокаторов руки не подал.

На следующий день он с семьей улетал на Родину. На выходе из дома его взяли в плотное кольцо местные журналисты. Владимир Алексеевич заявил, что с уважением относится к голландскому народу и свой арест считает провокацией. В тот же день вместе с семьей он был в Москве.

Приказом министра обороны СССР Глухову Владимиру Алексеевичу за мужество и стойкость, проявленные при срыве провокации противника, была объявлена благодарность.

Михаил Болтунов,

Материал взят: Тут