Мальчик со шпагой против Совка ( 12 фото )

Иллюстрации к повести В.Крапивина «Мальчик со шпагой» в журнале «Пионер» (№6, июнь 1974 года).

Написав пост памяти Владислава Крапивина, я внезапно для самого себя испытал непреодолимое желание наконец прочитать его программную повесть «Мальчик со шпагой». В детстве минула меня чаша сия, хотя история Серёжи Каховского (главного героя повести) печаталась даже в журнале «Пионер» (который, как известно, всем ребятам пример). Ну не читал я в детстве историю клуба «Эспада». Так я и «Мёртвые души» только в зрелом возрасте прочитал полностью (получив, между нами говоря, искреннее удовольствие, что лишний раз свидетельствует о том, что заставлять современных школьников читать книги, писанные для взрослых жителей XIX века – варварство). Словом, почему бы не прочитать сегодня и детскую повесть, взглянув на неё глазами взрослого человека. Читал конечно не запоем, но отмечу, что язык у Крапивина оказался весьма качественным и, несмотря на некоторые, естественные для детской повести наивнизмы, в целом перипетии судьбы главного героя – Серёжи Каховского, держали моё внимание вельми крепко. Не знаю какое впечатление произвела бы на меня повесть Крапивина, прочитай я её в 1973 или 1974 году – когда она была впервые опубликована, т.е. когда мне самому было примерно столько же лет, сколько главному герою (повесть публиковалась в «Пионере» частями в 1973, 1974 и в 1975-м годах). Но сегодня, с вершины своего опыта, я бы кратко охарактеризовал её так: повесть о мальчике, который входит во взрослую жизнь и начинает ощущать усиливающееся давление Совка на всё, что он считает дорогим и важным для себя. Собственно, именно это является главным в этой повести Крапивина. Ниже я берусь доказать этот тезис. Будем считать, что это нечто вроде школьного сочинения по прочитанной книжке. Правда заранее предупреждаю врагов многих букв – сочинение моё получилось очень большим, так что лучше не испытывайте свои нервы понапрасну. Для всех прочих – милости прощу под кат.

Разумеется, в 1972-74 г.г., когда была написана повесть «Мальчик со шпагой», не существовало даже самого такого термина – Совок, который кратко определяет общественно-политические отношения и бытовые реалия СССР брежневской поры. Когда некоторые особенно впечатлительные граждане с горящими глазами пеняют мне «Да как ты так можешь свою родину называть этим словом – Совок», то таковые граждане лишь демонстрируют, что не понимают суть вещей. Совок – это не название страны. Процитирую определение, которое я сам дал в своём широко известном в узких кругах фильме «Что такое Совок?».

Совок – это общественные и межличностные отношения, возникшие в СССР благодаря тотальному проникновению коммунистической идеологии во все сферы жизни людей. Совок – это детерминированная этими отношениями материальная бытовая культура, в которой обитало население страны. Ну и конечно же, Совок – это существо, которое комфортно могло жить только в сфере этих отношений, а к нормальной жизни не приспособлено.

Вот, собственно, что такое в моём понимании Совок и именно этим определением следует руководствоваться, читая мои последующие рассуждения о повести Крапивина «Мальчик со шпагой»

Повесть начинается с того, как Совок обрушивается на Серёжу Каховского – в лице начальника пионерлагеря с милой говорящей фамилией Совков – и заканчивается в сущности победой Совка. Но на этом я остановлюсь отдельно во второй части своего исследования. А пока – общая характеристика.

Итак, главный герой – пионер Сергей Каховский. Из повести я так и не уяснил, в каком он учился классе. Либо в шестом, либо в седьмом. Возможно, я не очень внимательно читал и пропустил момент, где об этом говорится напрямую. Но это не столь важно. Будем считать, что Серёжа Каховский учится в шестом классе. То есть ему примерно двенадцать лет. Поскольку свою повесть Крапивин начал писать в 1972 году, но поскольку в повести упоминается свержение Сальвадора Альенде (которое армия под командованием генерала Пиночета свершила 11 сентября 1973 года), временная привязка в повести очень чёткая: лето 1973 – лето 1974 г.г. Стало быть Серёжа Каховский родился в 1961 году или около того.

Всё происходящее в повести подаётся через призму восприятия 12-летнего мальчика (что естественно для детской книги). А у ребёнка всё достаточно просто и полярно. Все, кто ему нравятся – а нравятся ему обычно те, кто потрафляют ему в его желаниях – хорошие, кто не нравятся – плохие. В этом смысле и почти все взрослые, которые встречаются Серёже, делятся либо на абсолютно хороших, либо на абсолютно плохих. Своего героя Крапивин показал мальчиком, который на поведение людей обращает куда большее внимание, чем на, скажем, окружающую природу. То есть Серёжа конечно рад зелёной траве-мураве или синему морю (морю рад особенно сильно, но лишь в самом конце повести), но львиная доля всего повествования связана либо с его общением со взрослыми людьми, либо с его внутренним анализом поведения тех людей, с которыми он общался. Собственно, акцент на окружающем ландшафте сделан только в самом конце – когда Серёжа с другом оказались в Севастополе, а точнее – в Херсонесе. И вот тут Крапивин заставляет Серёжу приходить в восторг и от остатков древнегреческих построек, и от знаменитого сигнального колокола, укрепленного на квадратных столбах.


Кадр из фильма «Приключения Буратино» (СССР, 1975 год).

Кстати, про колокол. В детском телефильме «Приключения Буратино» есть кадр, в котором Буратино вместе с жуликами Базилио и Алисой крадутся мимо спящего стражника, облокотившегося на одну из опор колокола. Буратино потом из озорства дёргает вёрёвку колокола. Этот телефильм вышел на экраны в 1975 году, то вскоре после выхода повести Крапивина «Мальчик со шпагой». Возможно данный эпизод был чем-то вроде «пасхалки» (как говорят нынче, а раньше это называлось реминисценцией), т.е. скрытого артефакта-намёка в одном произведении на другое произведение. Хотя, может это я додумываю и режиссёру телефильма «Приключения Буратино» Леониду Нечаеву просто понравился этот колокол, а повести Крапивина он не читал. Хотя, с другой стороны, не может быть, чтобы режиссёр детского телефильма не интересовался самой известной детской повестью, которая к тому же печаталась в журнале «Пионер» и сразу же стала, что называется, культовой. А так интересная была бы перекличка – экзальтированный на защиту справедливости советский пионер Серёжа Каховский видит колокол в Херсонесе, а ему через этот колокол передаёт привет другой борец за справедливость – деревянный Буратино, которого сопровождают прохиндеи кот Базилио и лиса Алиса. Некий намёк на то, что яростные поиски справедливости подчас приводят в лапы к жуликам. Но, повторю, возможно это не более, чем случайность. Просто колокол красивый.

И ещё отдельно скажу про тему Севастополя. Говорят, у Крапивина это была некая idee fixe. Крапивин любил Севастополь со всей страстью человека, родившегося в Тюмени и выросшего на Урале. Соответственно, и своего героя Серёжу Каховского Крапивин наделяет большой мечтой – побывать в Севастополе. Сегодня, в силу геополитических потрясений, связанных с Крымом, этой крапивинской мечте иные граждане придают некий политический оттенок. Да и сам Крапивин, похоже, в старости, когда сознание частично мутнеет и уже не может чётко отделить своих реальных ощущений от ощущений, полученных из телевизора, стал придавать своей мечте о Севастополе совсем не ту окраску, которая у него была изначально. Но вспомним 1972–74 г.г., когда создавалась повесть «Мальчик со шпагой». Никаких геополитических противостояний по поводу Крыма и Севастополя тогда не было. Севастополь был точно таким же советским городом, как любой другой. Никакие советские патриоты не засыпали с мечтой «вернуть Севастополь». Это был просто советский город у моря. Такой же, как, например, Новороссийск.


На фото: Крокодил Гена и Чебурашка – межевые знаки СССР брежневской поры. «СССР там, где Чебурашка». Севастополь, Приморский бульвар, 1974 год.

Поэтому никакого политического подтекста в отношении Крапивина к Севастополю в 60-х и 70-х не было и быть не могло. Но при этом почему-то именно этот город грезился ему как некая далёкая мечта, которая манила. Но с чего вдруг у Крапивина возникла эта idee fixe, связанная именно с Севастополем? Крапивин бредил морем и кораблями. Факт известный. Но почему бы свою мечту о море не отнести подальше, чтобы она стала в самом деле романтичной? Скажем, на Кубу? Мечтать о Кубе и Гаване для советского морского романтика 60-х – вроде самое то? А то можно замахнуться и на Марсель! Словом, как ни крути, Севастополь – достаточно приземлённая цель для того, кто бредит морскими странствиями.

Конечно, этот город окутан всполохами воинской славы. Тут вам и Крымская война 1853–1856 с её героической, но, увы, бесперспективной защитой Севастополя. Тут и Вторая мировая с героической защитой города, продолжавшейся 250 дней. Эта вторая защита Севастополя, увы, закончилась также плачевно, как и первая – город был сдан врагу.

Вообще надо отметить – к повести и мечтам Крапивина это, правда, отношения не имеет – что никому и никогда не удавалось защитить Севастополь – и вообще, Крым, от врага. Любой враг, который хотел наложить лапу на Крым и Севастополь, это намерение осуществлял. Иногда после долгого – и, увы, бессмысленного – сопротивления защитников, а иногда почти сразу. Севастополь, как военно-морская база, имеет массу плюсов с точки зрения стоянки кораблей и способен неплохо защищаться от атак с моря. Но его ахиллесовой пятой является север – Крым. Никто и никогда не мог защитить Крым от высадки вражеских десантов. Не буду брать более древние события, ограничусь только XX веком. Скажем, немцы в мае 1944 года даже не сильно сопротивлялись, сдав Севастополь в течение нескольких дней. И поступили, безусловно, правильно, поскольку даже если бы они оказали сопротивления как при защите Берлина, то всё равно рано или поздно потеряли бы Севастополь. Точно также, как Красная армия потеряла его за два года до этого. Ну или период Гражданской войны. Севастополь буквально переходил из рук в руки. То его брали немцы на несколько месяцев, то французы, то Красная армия, то её выбивали Белые (1919 год), а когда красные прорвали Перекоп, то снова захватили Севастополь почти без шума и пыли (сразу после чего устроив массовые расстрелы – ликвидировали даже своих вчерашних союзников, анархистов).


На фото: немецкие подлодки в бухте Севастополя во время кратковременной немецкой оккупации 1918 года.

Севастополь защищать бессмысленно. И считать такой город городом русской славы – ну это значит считать русской славой массовую и бессмысленную гибель русских солдат. Одно дело с воодушевлением вспоминать победные сражения (Суворов, Румянцев, Ушаков и т.д.) или хотя бы условно ничейные (Кутузов при Бородино), и совсем другое – воодушевляться, скажем, Аустерлицем. Все обороны Севастополя – это тот же Аустерлиц. Героизма много, а результат – плачевный.

Не знаю, понимал ли это Крапивин. Но он буквально бредил Севастополем. И точно также мечтал о Севастополе его герой Серёжа Каховский. Почему? Вроде, повторю, хотя бы и тот же Новороссийск был городом у моря, и тоже был опалён войной. Как стало известно в 1978 году благодаря воспоминаниям «Малая земля» талантливого советского писателя Л.И.Брежнева, в годы Второй мировой войны под Новороссийском разворачивались события не менее героические, чем в Севастополе. Так что одним героическим боевым прошлым эту любовь не объяснить. Был какой-то дополнительный фактор такой притягательности Севастополя.

Вспомним, чем был Севастополь в советское время. Это главная база Черноморского ВМФ. Соответственно, город был т.н. «закрытым». Не то чтобы в него невозможно было попасть в принципе. Возможности были. Скажем, когда я летом 1981 года трудился на консервном заводе под Симферополем (детский труд в СССР был запрещён, ога), то нас как-то раз в воскресенье возили в Севастополь с экскурсией. Но при этом предварительно настроили в таком духе: «Это вам не что-нибудь, это военно-морская база, тут вам не там и вообще чтобы всё было пучком». Когда на автобусе въезжаешь в предместья города и проезжаешь мимо какой-то бухты (видимо той самой на фото с немецкими подлодками), в которой у берега буднично стоят подводные лодки (уже советские), то восприятие города сразу совсем другое, чем просто «город у моря».

Я хочу сказать, что вот этот флёр «закрытости» и делал для Крапивина таким притягательным Севастополь. Конечно, в СССР были и другие закрытые города. Но они не были связаны с морем. А если вспомнить Владивосток, то он не имел такого ореола воинской славы, как Севастополь. Итого: воинская слава – раз, тёплое Чёрное море – два и таинственная бирка «закрытый город» – три.

Ведь для такого романтика, как Крапивин, странствия должны быть не простой увеселительной прогулкой. Странствия должны быть сопряжены с трудностями. Взрослый трезвый человек понимал, что Марсель или Гавана будут совсем уж оторванной от реальности мечтой. Советский мальчишка никогда не попадёт в эти далёкие города с такими сладостными романтическими названиями. Ну разве что, как у моего друга и одноклассника, папа работал в советском Ингосстрахе. И тогда можно попасть в Гавану и даже в Дели. Но у многих ли советских детей папы работали в Ингосстрахе? А мечта должна быть хотя и труднодостижимой, но всё же достижимой. И вот тут Севастополь – самое то. С одной стороны, попасть в этот город не так просто, как в Анапу. С другой – попасть всё же можно, если изловчиться. У Серёжи Каховского, кстати, один из друзей побывал в Анапе, откуда привёз Серёже синего пластмассового краба (почему синего – непонятно; видимо по той же причине, по которой Фрунзик Мкртчян в фильме «Мимино» не мог найти зеленого крокодила, и был вынужден довольствоваться идеологически правильным красным цветом). Серёжа краба принял с благодарность, но этот подарок не заставил его мечтать об Анапе.

Словом, Севастополь для Крапивина был почти тем же самым, что какой-нибудь Марсель или Пусан. Только в отличие от Марселя и Пусана (или Роттердама, или Калькутты и т.д. и т.п.) в Севастополь советский мальчишка всё же мог попасть. Вот отсюда и все эти мечты про Севастополь. Ну это моя версия, конечно. Основанная на знании психологии индивида, которая (психология) раскрывается на страницах повести.

Я моменту с Севастополем уделил столько места, поскольку тема эта стала достаточно политизированной. А для Крапивина – по крайней мере, для Крапивина образца 1972 года – никакой политики тут не было. Севастополь для него – и для его героя Серёжи Каховского – это просто очень далёкая и романтическая цель, но в которую можно попасть, проявив известную настойчивость. Ладно, идём далее.

Как я уже сказал, мир в повести подан через призму восприятия 12-летнего мальчика Серёжи Каховского. А мир этот, не забудем – это, в основном, СССР. Каким же разворачивается перед читателем СССР Серёжи Каховского? По большому счёту – достаточно депрессивным. Серёжа постоянно находится в стрессе от тех или иных печальных событий.

Начнём с того, что Серёжа растёт без мамы. Его мама умерла в командировке, простудившись (привет самой лучшей советской медицине). И теперь у него есть только папа. У папы, правда, есть новая жена и даже дочка от этой новой жены, то есть сестра Серёжи. Но Серёжа не принял новую жену отца, она для него не более чем «тётя Галя». Да и свою сестру Марину, похоже, он не слишком любит. Если её и упоминает иногда, то как-то отстранённо, как чужого человека. Я поначалу даже не понял, что Марина – это его родная сестра. Порой он даже называет её Маринкой – с пренебрежительным суффиксом «НК». И это при том, что для других персонажей, близких Серёже, Крапивин находит много тёплых и эмоциональных слов, и называя их по именам, он не использует суффикс «НК».

Отец, которого Серёжа любит всем сердцем, очень часто пропадает в командировках, в тайге. В общем, Серёжа почти всегда находится с чужими ему, в сущности, «тётей Галей» и «Маринкой». Они относятся к нему со всем сердцем. И он, вроде, хотел бы оттаять. Но не получается. Словом, такая внутренняя эмиграция с постоянными воспоминаниями о маме.

Эта внутренняя дыра в душе Серёжи вызывает у него повышенную эмоциональную привязанность к тем взрослым, которые ему по каким-либо причинам понравились и приняли участие в его жизни. Говоря шире, хотя Серёжа не является сиротой, но у него присутствует «комплекс сироты» и постоянная подсознательная потребность в приюте. Крапивин, почти в самом начале, пишет: «Человек устроен так, что ему обязательно нужен приют». Не дом, не «свой угол», а именно – приют. Слово это, понятное дело, больше подходит именно к сиротам, а не к людям, у которых всё в жизни в порядке. Крыша над головой нужна всем. Приют – некоторым. И приют не обязательно должен быть в виде материального «угла». Приют – это и добрые человеческие отношения.

И если говорить про человеческие отношения, то общая депрессивная обстановка повести накаляется глава за главой. Собственно, вся повесть – это цепь человеческих потерь Серёжи Каховского. Стоит ему привязаться к какому-то взрослому человеку, и можно на нём ставить крест – этот человек трагически исчезнет из жизни Серёжи. Причём именно трагически, т.е. не просто «уедет на новую квартиру», а случится что-то нехорошее или печальное.

В пионерлагере – с которого, собственно, и начинается описание года из жизни Серёжи Каховского – он начинает эмоционально привязываться к вожатому третьего отряда Косте. Тот играет на гитаре и сочиняет песни, находящие отклик в душе у Серёжи – про горниста Алёшку, у которого отобрали трубу (что лично у меня отозвалось воспоминанием о Бельбо из «Маятника Фуко» – крапивинский трубач без трубы за 15 лет до Эко). Но стоило установиться какой-то эмоциональной связи, как вожатый Костя вынужден уехать из лагеря. И не просто так «по делам», а из-за тяжёлой болезни матери.

Другая сильная привязка Серёжи – командир «Эспады» Олег. Но и его под занавес потеряет Серёжа Каховский, да ещё на фоне трагедии фактически уничтоженного отряда. Олег, по сути, дезертирует. Почему Крапивин пошёл именно по этому пути развития персонажа – ведь почти всю книгу Олег предстаёт волевым, сильным и героическим персонажем? И вдруг – ломается. Серёжа очень тяжело переживает эту ситуацию. (О том, почему сломался Олег, я скажу во второй части моего сочинения, про давление Совка).


Иллюстрация к сцене после похорон к части «Флаг-капитаны» («Пионер», №7, 1975 год).

Ну и конечно смерть журналиста Иванова, который так помог Серёже в первой части повести – «Мальчик со станции Роса». Смерть Иванова для Серёжи и так огромная потеря и сильный стресс, так он ещё и умирает в тот момент, когда гибнет отряда «Эспада» и Серёжа именно у Иванова хотел получить помощь. Причём Крапивин показывает смерть в самых мрачных деталях, которые дети обычно не хотят замечать – гроб, труп лежащий в гробу, кладбище, траурные речи. Скажем прямо, не самый характерный сюжет для советской детской книжки.

Малые потери в лице тех членов «Эспады», которые предают высокие принципы и либо теряются, либо даже перемещаются в стан явных врагов. Как тот же Сенцов, который был членом «Эспады», а потом оказался дружком мерзких хулиганов.

Усиливают накал депрессии истории второстепенных персонажей, таких как второклассник Стасик, которого отец бьёт за малейшую провинность. Серёжа защищает Стасика как может, а в пиковой ситуации даже совершает подвиг («Звёздный час Серёжи Каховского»). Но Стасик не только не прочувствовал момента, но из трусости подлизывается к врагу Серёжи – хулигану Гусыне (отдаёт тому нож бандита). Это так травмирует Серёжу, что он, не сдержавшись, сам бьёт Стасика по лицу и потом мучительно переживает содеянное.

Вообще книга представляет из себя нарезку разных депрессивных ситуаций и последующих долгих самокопаний Серёжи, который постоянно оценивает свои мотивы и поступки, поступки других людей, постоянно мучительно переживает за что-то и т.д.. Я читал повесть «Мальчик со шпагой» и думал: «Этот Серёжа хоть когда-нибудь будет веселиться и дурачиться как обычный 12-летний пацан или так и будет как маленький старичок давать оценки поступкам окружающих?»


Кадр из советского 9-серийного телеспектакля «Мальчик со шпагой» (1975 год).

Ни одной смешной или весёлой истории за целый описанный год с Серёжей так и не случилось. Зато депрессивных, или грустных, или опасных – как на конвейере. Причём Серёжа часто сам провоцирует такие истории, постоянно всем навязывая именно свою модель правильного поведения. Причём от взрослых он требует соответствия собственным представлениям о хорошем и плохом точно также, как от своих сверстников. Если он считает, что взрослый поступил подло – а взрослые в повести «Мальчик со шпагой» в самом деле периодически поступают подло – то он говорит им это прямо в лицо. И тут имеется некая проблема. С одной стороны, честность и порядочность во всех поступках – одна из базовых составляющих его свода «что такое хорошо и что такое плохо». Однако Серёжа не понимает – почему-то никто ему этого не объяснил – что взрослый человек не примет нравоучений, исходящих от 12-летнего мальчишки и всего, что можно добиться – это эскалации конфликта.

Ещё хочу отметить одну странную особенность повести. Это некий неосознанный расизм. Как ни странно это звучит по отношению к автору советских детских книжек, автору повести, которая печаталась в журнале «Пионер», но это так. Читатель смотрит на мир глазами Серёжи Каховского. А как смотрит на мир сам Серёжа? Прямо и честно – в рамках своего кодекса. Но вот что удивительно. Когда Серёже нравится какой-то мальчик, то он обязательно отмечает, что у того светлые волосы и голубые или серые глаза (иногда зелёные). А вот у тех, кто ему не нравится, волосы всегда тёмные или даже чёрные.


Даже на иллюстрациях главные враги Серёжи имеют чёрные волосы (иллюстрация повести из журнала «Пионер», №6, 1973 год).

Иногда бывают забавные метаморфозы восприятия. Один участник «Эспады» казался Серёже каким-то надменным и скорее неприятным. И Серёжа отмечает про себя чёрный цвет его волос и карие глаза. А потом этот мальчик говорит Серёже что-то приятное и – о чудо – Серёжа вдруг видит, что его волосы вовсе не чёрные, а просто тёмно- русые. И это не какая-то пара моментов. Серёжа – то есть, по сути, Крапивин – постоянно любуется светлыми волосами и сине-серыми глазами тех, кто ему нравится. И постоянно с какой-то особой трепетностью отмечает худые ножки, выглядывающие из штанин шорт.


Кадр из мультфильма «Малыш и Карслон» (Союзмультфильм, 1968 год)

Мне кажется, расовым идеалам Крапивина был Малыш из советского мультика «Малыш и Карлсон». Те же тонкие ножки, выглядывающие из шорт, та же копна светло-русых волос и – голубые глаза. И, кстати, не знаю как в оригинальной книжке Астрид Линдгрен (не читал), но в советском мультфильме тоже атмосфера несколько депрессивная и единственная отдушина Малыша – Карлсон. Некая параллель очевидна. Вечно грустящий Малыш находит себе товарища в лице мужичка Карслона. Вечно тоскующий о чём-то Серёжа Каховский тоже находит себе друзей в лице взрослых.

Если уж продолжить эту аналогию, то нельзя не вспомнить слова Астрид Линдгрен, сказанные ею в 1940 году «лучше я буду всю оставшуюся жизнь кричать "Хайль Гитлер!", чем иметь здесь, в Швеции, русских. Ничего более отвратительного я не могу себе и представить». И хотя позднее она подкорректировала своё отношение к национал-социалистскому режиму, всё же слова из песни не выкинуть. Правда нельзя не отметить, что эти слова вырвались у неё после того, как она узнала о советской оккупации прибалтийских республик летом 1940 года.

В прошлом посте я сказал, что Крапивинский отряд «Каравелла» своей символикой напоминает Гитлерюгенд. По прочтении «Мальчика со шпагой» я скажу больше – Крапивину было бы весьма комфортно, окажись он гостем какого-нибудь летнего лагеря Гитлерюгенда. Те же мальчики со светлыми волосами и голубыми глазами, те же голые ноги, торчащие из коротких штанов, те же разговоры о долге, чести, борьбе против всего плохого.


На фото: члены Гитлерюгенда в летнем лагере. Австрия, конец 30-х.

Но Серёжа Каховский не член Гитлерюгенда. Он – член Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина. И он, разумеется, против фашизма. Причём фашизм в повести Крапивина вполне конкретен – это захват Пиночетом власти в Чили. Не то чтобы этому моменту в повести уделено много места, но один из друзей Серёжи Каховского каким-то боком познакомился с чилийским мальчиком. А у того отец – коммунист. И вот теперь друг и сам Серёжа переживают (Серёжа вообще любит переживать за других), не попал ли отец того мальчика в концлагерь. А когда им в руки попадает какой-то иностранный журнал (кто-то из взрослых имел какие-то заграничные контакты и ему прислали), то они в с тревогой рассматривают фотографию из Чили, на которой на мостовой лежит окровавленное тело какого-то чилийского мальчика и пытаются понять, не тот ли это чилийский знакомый. Вот и ещё одна смерть в жизни Серёжи Каховского – смерть никогда им невиданного, но ставшего дорогим для него чилийского мальчика. Серёжа Каховский вообще всегда готов (как велит масонско-пионерский призыв) всем сердцем откликаться на такие события.


На фото: 11 сентября 1973 года, Сантьяго (Чили). Военный переворот. Солдаты арестовывают сторонников блока «Народное единство».

Кстати, замечу в скобках, что переворот Пиночета был последним, так сказать, подарком советскому агитпропу. Ведь советская пропаганда, направленная на пионеров и комсомольцев, постоянно говорила про прогрессивные левые идеи и противостоящие им ужасные чёрные идеи фашизма, который несёт смерть и разрушение. Но в конце 60-х годов СССР противостоял в основном как раз левым идеям – тут вам и ввод войск в Прагу, и конфликт на советско-китайской границе. А где же фашизм? И тут – ура, ура, ура – 11 сентября 1973 года армия, которую возглавил генерал Пиночет, начала в Чили штурм президентского дворца. Левый президент Сальвадор Альенде (в его блок «Народное единство» входили социалисты, коммунисты и социал-демократы) не капитулировал, а с автоматом в руках – красавчик – предпочёл погибнуть, но не сдаться. Захватившие власть военные тут же организовали импровизированные концлагеря, включая печально известный лагерь на стадионе «Сантьяго», где расправлялись над коммунистами и левыми. В общем, как ни крути, красивая картинка для советской пропаганды. А чилийский певец Виктор Хара стал известен каждому советскому пионеру. Никто никогда не слышал его песен, зато все знали, как его пытали «фашисты», как прикладами автоматов ломали ему пальцы, чтобы он никогда не смог взять в руки гитару и как, в итоге, застрелили. Это был сильный образ и моё детство, как и детство Серёжи Каховского, прошло под его сенью (кстати, сравнительно недавно всех виновных в убийстве Виктора Хары осудили, включая главного виннового – лейтенанта Педро Барьентоса, которого в 2016 году суд Флориды признал виновным в этом преступлении).


Страницы из советского журнала «Пионер» (№2, февраль 1974 года).

С другой стороны – расширю уж скобки «шопота в зал» – антифашистский пафос рассказов про события в Чили имел серьёзный «фашистский» противовес в виде фильма «Семнадцать мгновений весны», премьера которого по советскому ТВ прошла буквально за месяц до переворота в Чили – в августе 1973 года. А «Семнадцать мгновений весны» вообще не имел антифашистского заряда. Это был просто интересный детектив про советского разведчика, который время от времени щеголял в до чёртиков красивой форме СС и вообще было страшно интересно следить за перипетиями внутренней борьбы высших сановников Рейха. А Борман так вообще в фильме показан как ангел-хранитель Штирлица. В общем, несмотря на Пиночета, мы в детстве играли в «Семнадцать мгновений весны» и молодецки отдавали друг другу нацистский салют.

Если уж говорить про реалии советского детства той поры, то нельзя не отметить, что «Семнадцать мгновений весны» в плане предпочтений отодвинул другую детскую манию того периода – игры в Фантомаса. Это было настолько крупное явление, что породило всплеск подростковой преступности и для борьбы с ней по заказу министра внутренних дел СССР Николая Щёлокова даже сняли фильм «Анискин и Фантомас» с обаятельным Михаилом Жаровым в главной роли, который гоняет деревенских «фантомасов». И фильм этот был снят в том же самом 1973 году, а вышел на экраны весной 1974 года.


Кадр из фильма «Анискин и Фантомас» (СССР, 1974 год).

Но ничего этого в повести «Мальчик со шпагой» не отражено. По ней вообще невозможно понять, чем жили советские дети и подростки первой половины 70-х. Повторю, Серёжа – пионер. Но вот что странно в повести Крапивина, которая посвящена целому году жизни советского пионера и даже печаталась в журнале «Пионер» – почти невозможно понять, как жили типовые советские пионеры. Собственно, даже учёба в школе почти не показана. Если школа и упоминается в повести, то исключительно как арена очередного конфликта Серёжи Каховского. Если показан урок, то исключительно для того, чтобы через пару абзацев Серёжа сбежал с этого урока, поскольку «где-то случилась несправедливость». А поскольку у Серёжи талант наживать себе врагов среди взрослых, то ничего удивительного, что его врагами становятся одна из учительниц и завуч школы. И не только они.

Единственный полноценный «пионерский» фрагмент – сцена приёма октябрят в пионеры (а тут не могу не вспомнить схожую сцену из фильма 1972 года «Чудак из пятого Б»). Этот эпизод, судя по всему, Крапивин вставил по необходимости. Ну в самом деле, не могла же в советском журнале «Пионер» публиковаться повесть, в которой не упоминаются пионерский формальности. Но даже этот эпизод Крапивин использует лишь для того, чтобы втянуть Серёжу Каховского ещё в один конфликт – на этот раз с председателем совета дружины школы. Словом, школа и пионерская жизнь как таковая, или обычные утехи школьников после учебы – это совсем не то, что интересует и волнует Серёжу Каховского и, видимо, писателя Крапивина.

Так каков же внутренний мир пионера Серёжи Каховского? А он вообще не имеет ничего общего с советской официальной и неофициальной, но массовой составляющей. Серёжа Каховский живёт в некотором собственном мире. Сразу после пионерлагеря он пришёл в отряд «Эспада», который формально числится пионерским отрядом (как и крапивинская «Каравелла»), но ничего общего с пионерской организацией не имеющий, кроме ритуального ношения пионерских галстуков, как элементов формы «Эспады». А за пределами «Эспады»? Да и там Серёжу волнует совсем не советские темы. Он строит себе модель замка из пенопласта, он зачитывается книжками «Три мушкетёра» и «Двадцать лет спустя». Он ни разу не принимает участия ни в каких общедворовых играх. Хотя неоднократно наблюдает, как дети играют во дворе – в тот же футбол, например – но ни разу не присоединяется к ним.

И вот тут я подходу к главному. К теме Совка, который окружает Серёжу. Моё определение совка, если кто забыл, я дал в начале этого эссе.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

Материал взят: Тут