elena.lennivicy
Красный барон ( 1 фото )
- и Восточный фронт.
Манфред фон Рихтгофен ассоциируется главным образом с Западным фронтом Мировой войны. Там «Красный барон» одержал подавляющую часть своих побед — там и погиб, став мишенью австралийской пехоты. Однако — и тут надо обязательно дописать «немногие знают, что», но я удержусь от этой мелкой пакости — ещё до того, как стать самым известным асом Германской империи, Мировой войны и собственно истории, барон успел полетать на Восточном фронте в качестве никому не известного лётчика-наблюдателя 69-го Feldflieger-Abteilung.
Добавим ещё, что службу Рихтгофен начинал в уланах, причём его кавалерийский полк носил гордое название имени русского императора Александра Третьего. В первые дни войны часть была переброшена из Пруссии во Францию, где барон участвовал в разведывательных разъездах у Вердена. Заскучав в позиционных боях, он запросил перевод — и получил его, потому что отказать потомку фюрста Леопольда, знаменитого полководца XVIII века, придумавшего прусскую муштру и гусиный шаг, было никак нельзя.
Весной 1915 года барон Рихтгофен прошёл шестинедельный курс обучения и в июне прибыл на Восточный фронт, где «таранная фаланга» фельдмаршала Августа фон Макензена только что нанесла царской армии сокрушительный удар у Горлицы. Прорыв в Галиции стоил Российской империи не только потери единственного территориального приобретения в этой войне, но и привёл к «Великому отступлению», закончившемуся только осенью. Что же до нашего героя, то он летал в районе Львова, освобождённого австро-германскими войсками 22 июня.
Рихтгофен рассказывает о своём восточном опыте в мемуарах, предусмотрительно изданных в 1917 году, когда на его счету уже были десятки самолётов. Однако, как следует из «Der Rote Kampfflieger», первым в списке побед «Красного барона» следует считать авиатора Российской империи. Всего одного, но тут следует учитывать сразу несколько важных обстоятельств: во-первых, воздушные бои на Востоке вообще были сравнительно редки, во-вторых, барон только «наблюдал», а в-третьих — уже в августе был переведён на Запад, где готовился бомбить коварный Альбион.
Ну а что на Восточном фронте — с какими вызовами столкнулся там фон Рихтгофен? В самой царской армии ходила невесёлая шутка о собственной авиации: «Сегодня фронт останется без поддержки с воздуха — оба пилота заболели». Кадровой проблеме не уступала техническая — если в Германии за время войны построили сорок пять тысяч самолётов, то Российская империя с трудом достигла числа в пять тысяч — и то благодаря помощи западных союзников. При этом, на Западе немцы потеряли три тысячи машин, а на Востоке — меньше двух сотен.
А что с результативностью? Если приплюсовать к сбитой бароном машине ещё примерно триста пятьдесят, то это всё равно будет малая доля из семи с половиной тысяч союзных самолётов, сбитых на других фронтах. Казалось бы, воздушная война на Востоке должна была сыграть минимальную роль в ходе боевых действий, ан — нет. В действительности немецкая авиация оказала на Востоке чуть ли не стратегическое влияние — как минимум, куда большее, чем все налёты цеппелинов на Лондон или бомбардировки Парижа.
«Тевтонские стервятники» превратили жизнь царской армии в ад. Всё российское мемуарное или дневниковое наследие Великой войны свидетельствует о том, какой эффект оказывали на солдат и офицеров новая угроза с воздуха. Люди, привыкшие к канонаде и умевшие «рассчитать», куда летит снаряд, буквально сходили с ума при виде нескольких «этажерок», регулярно тревоживших отведённые из окопов в тыл войска. Слабая ПВО, не представлявшая серьёзной опасности даже к февралю 1917 года, и нехватка собственных «моторов» довершали картину бессилия.
(Разумеется, дело не ограничивалось моральным фактором: немецкая авиаразведка сорвала не одну попытку русских наступать — сыграли свою роль и бомбардировки не слишком большого количества приличных дорог.)
Ладно, давайте наконец почитаем, что написал фон Рихтгофен о своём воздушном дебюте на Восточном фронте.
В июне нам вдруг приказали грузиться в поезд. Мы не знали, куда направляемся, но предполагали правильно и поэтому не удивились, когда командир сообщил, что мы едем в Россию. Мы пересекли всю Германию с нашим "бродячим отелем", который состоял из обеденных и спальных вагонов, и прибыли наконец в Ковель. Там мы еще оставались в поезде. Есть много преимуществ в таком проживании. Каждый готов продолжить путешествие, не меняя своего жилья.
Но жарким русским летом спальный вагон оказался для нас пределом мучений. Поэтому я договорился со своими друзьями Герстенбергом и Шиле организовать себе жилье в соседнем лесу. Мы соорудили тент и жили, как цыгане. Прекрасное было время.
В России наше соединение активно участвовало в бомбежках. Наша задача состояла в том, чтобы раздражать русских. Мы бросали бомбы на их замечательные железнодорожные сооружения. Однажды вся наша эскадрилья вылетела бомбить важный железнодорожный вокзал. Место называлось Маньевице и находилось в 30 километрах за фронтом. Это было недалеко. Русские планировали наступление, и вокзал был забит огромными поездами, стоявшими близко друг к другу. Целые мили рельсов были заняты ими, сверху это было хорошо видно. Такой объект был достоин бомбардировки. В это время я был в восторге от бомбометания и часто вылетал дважды в день.
В тот день все находились в готовности. Каждый пилот проверил исправность своего мотора, подстраховываясь от очень неприятного приземления не по своей воле на другой стороне фронта, особенно в России. Русские ненавидят немецких летчиков. И если поймают, то обязательно убьют. Немногочисленные русские летчики, как правило, быстро оказываются сбитыми. Пушки, которые Россия использовала против самолетов, были хорошими, но их насчитывалось слишком мало. В сравнении с полетами на западе пилотирование на востоке можно было сравнить с редким праздником.
Самолеты, загруженные бомбами до предела, тяжело катились на старт. Иногда я брал до 150 килограммов бомб на машину типа "С". Кроме того, я имел с собой весьма тяжелого наблюдателя, который никоим образом не страдал отсутствием аппетита. У меня была также пара пулеметов. Я еще не использовал их по прямому назначению в России. Жаль, что в моей коллекции трофеев только один русский.
Управлять тяжело загруженной машиной - не шутка, особенно в полуденную жару в России. Самолеты неприятно качает. Разумеется, мощность в 150 лошадиных сил не позволяет им падать, тем не менее неприятно везти такое количество взрывчатых веществ и бензина.
Наконец мы выбрались в спокойную атмосферу. Теперь наступило радостное предвкушение бомбежки. Это здорово - лететь по прямой, имея определенный объект и точный приказ. Сбросив бомбы, чувствуешь, что ты чего-то достиг, но часто, проискав противника, с которым можно было бы сразиться, и не сбив ни одного, возвращаешься домой разочарованным. Тогда я говорю себе: "Ты вел себя глупо. Метание бомб доставило бы тебе удовольствие". Вскоре мой наблюдатель научился летать перпендикулярно над объектом бомбежки и с помощью воздушного прицела выбирать нужный момент для сбрасывания бомб. Полеты в Маньевице мне нравились, и я совершал их постоянно.
Мы пролетали над огромным лесом, в котором, возможно, водились лоси и рыси. Но деревни выглядели жалко. Единственный более или менее основательный населенный пункт во всей округе - Маньевице - отличался несчетными палатками и бараками возле вокзала. Мы не могли определить, где Красный Крест. Перед нами это место посетило другое соединение. Это было видно по дымящимся домам и баракам. Вход на станцию был заблокирован удачным попаданием. Паровоз еще дымил. Машинист, видимо, находился в укрытии. С другой стороны станции паровоз только выкатывался. Я почувствовал желание поразить его. Мы подлетели к нему и сбросили несколько бомб за пару сотен метров перед ним. Результат был желаемым - паровоз остановился. Мы развернулись и продолжили бомбить станцию с помощью воздушного прицела. Вражеский аэродром находился по соседству, но пилотов не было видно. Несколько противовоздушных орудий стреляли не в нашем направлении. Мы сохранили бомбу, надеясь использовать ее по пути домой.
Вдруг мы заметили неприятельский самолет, выезжающий из ангара. Собирался ли он атаковать нас? Не думаю. Было похоже, что летчик собирается укрыться в небе от опасности.
Мы отправились домой кружным путем, высматривая лагеря. Особенно интересно стрелять по вражеской кавалерии. Воздушная атака полностью дезорганизует ее. Конники рассыпаются по всем направлениям. Я бы не хотел быть командиром казацкого эскадрона, который обстреливают с самолета.
Постепенно мы приблизились к немецким позициям. Нужно было освободиться от последней бомбы, и мы решили презентовать ее аэростату наблюдения единственному, который был у русских. Мы спустились на несколько сотен метров, чтобы удобно атаковать его. Сначала русские тянули аэростат очень быстро. Когда бомба упала, буксировка остановилась. Я не мог поверить, что поразил цель. Должно быть, русские покинули своего товарища в беде и убежали. Наконец, мы добрались до наших траншей и были очень удивлены, что по нас стреляют снизу. По крайней мере, один самолет имел пробоину.
В другой раз в той же местности мы поджидали атаку русских, которые собирались пересечь реку Стоход. Мы прибыли в нужное место груженные бомбами, с большим количеством обойм для наших пулеметов и были удивлены тем, что неприятельская кавалерия уже переправляется. Они следовали по единственному мосту. Стало ясно, что, взорвав мост, мы можем нанести врагу большой урон.
Плотные массы людей переправлялись через реку. Мы спустились как можно ниже, и я видел, что вражеская кавалерия движется с большой скоростью. Первая бомба упала рядом с мостом. За ней незамедлительно последовали вторая и третья. Они создали страшный беспорядок, но мост оставался цел. Тем не менее движение по нему полностью прекратилось. Люди и лошади бежали прочь во всех направлениях. Мы сбросили только три бомбы. Кроме того, за нами следовала еще целая эскадрилья. Мой наблюдатель энергично стрелял из пулемета по толпе внизу. Разумеется, я не могу сказать, каким на самом деле был наш успех. Русские нам об этом не сообщали, но все же думаю, что я в одиночку сорвал русским наступление. Возможно, они дадут мне официальный детальный отчет об этом после войны.
Манфред фон Рихтгофен ассоциируется главным образом с Западным фронтом Мировой войны. Там «Красный барон» одержал подавляющую часть своих побед — там и погиб, став мишенью австралийской пехоты. Однако — и тут надо обязательно дописать «немногие знают, что», но я удержусь от этой мелкой пакости — ещё до того, как стать самым известным асом Германской империи, Мировой войны и собственно истории, барон успел полетать на Восточном фронте в качестве никому не известного лётчика-наблюдателя 69-го Feldflieger-Abteilung.
Добавим ещё, что службу Рихтгофен начинал в уланах, причём его кавалерийский полк носил гордое название имени русского императора Александра Третьего. В первые дни войны часть была переброшена из Пруссии во Францию, где барон участвовал в разведывательных разъездах у Вердена. Заскучав в позиционных боях, он запросил перевод — и получил его, потому что отказать потомку фюрста Леопольда, знаменитого полководца XVIII века, придумавшего прусскую муштру и гусиный шаг, было никак нельзя.
Весной 1915 года барон Рихтгофен прошёл шестинедельный курс обучения и в июне прибыл на Восточный фронт, где «таранная фаланга» фельдмаршала Августа фон Макензена только что нанесла царской армии сокрушительный удар у Горлицы. Прорыв в Галиции стоил Российской империи не только потери единственного территориального приобретения в этой войне, но и привёл к «Великому отступлению», закончившемуся только осенью. Что же до нашего героя, то он летал в районе Львова, освобождённого австро-германскими войсками 22 июня.
Рихтгофен рассказывает о своём восточном опыте в мемуарах, предусмотрительно изданных в 1917 году, когда на его счету уже были десятки самолётов. Однако, как следует из «Der Rote Kampfflieger», первым в списке побед «Красного барона» следует считать авиатора Российской империи. Всего одного, но тут следует учитывать сразу несколько важных обстоятельств: во-первых, воздушные бои на Востоке вообще были сравнительно редки, во-вторых, барон только «наблюдал», а в-третьих — уже в августе был переведён на Запад, где готовился бомбить коварный Альбион.
Ну а что на Восточном фронте — с какими вызовами столкнулся там фон Рихтгофен? В самой царской армии ходила невесёлая шутка о собственной авиации: «Сегодня фронт останется без поддержки с воздуха — оба пилота заболели». Кадровой проблеме не уступала техническая — если в Германии за время войны построили сорок пять тысяч самолётов, то Российская империя с трудом достигла числа в пять тысяч — и то благодаря помощи западных союзников. При этом, на Западе немцы потеряли три тысячи машин, а на Востоке — меньше двух сотен.
А что с результативностью? Если приплюсовать к сбитой бароном машине ещё примерно триста пятьдесят, то это всё равно будет малая доля из семи с половиной тысяч союзных самолётов, сбитых на других фронтах. Казалось бы, воздушная война на Востоке должна была сыграть минимальную роль в ходе боевых действий, ан — нет. В действительности немецкая авиация оказала на Востоке чуть ли не стратегическое влияние — как минимум, куда большее, чем все налёты цеппелинов на Лондон или бомбардировки Парижа.
«Тевтонские стервятники» превратили жизнь царской армии в ад. Всё российское мемуарное или дневниковое наследие Великой войны свидетельствует о том, какой эффект оказывали на солдат и офицеров новая угроза с воздуха. Люди, привыкшие к канонаде и умевшие «рассчитать», куда летит снаряд, буквально сходили с ума при виде нескольких «этажерок», регулярно тревоживших отведённые из окопов в тыл войска. Слабая ПВО, не представлявшая серьёзной опасности даже к февралю 1917 года, и нехватка собственных «моторов» довершали картину бессилия.
(Разумеется, дело не ограничивалось моральным фактором: немецкая авиаразведка сорвала не одну попытку русских наступать — сыграли свою роль и бомбардировки не слишком большого количества приличных дорог.)
Ладно, давайте наконец почитаем, что написал фон Рихтгофен о своём воздушном дебюте на Восточном фронте.
В июне нам вдруг приказали грузиться в поезд. Мы не знали, куда направляемся, но предполагали правильно и поэтому не удивились, когда командир сообщил, что мы едем в Россию. Мы пересекли всю Германию с нашим "бродячим отелем", который состоял из обеденных и спальных вагонов, и прибыли наконец в Ковель. Там мы еще оставались в поезде. Есть много преимуществ в таком проживании. Каждый готов продолжить путешествие, не меняя своего жилья.
Но жарким русским летом спальный вагон оказался для нас пределом мучений. Поэтому я договорился со своими друзьями Герстенбергом и Шиле организовать себе жилье в соседнем лесу. Мы соорудили тент и жили, как цыгане. Прекрасное было время.
В России наше соединение активно участвовало в бомбежках. Наша задача состояла в том, чтобы раздражать русских. Мы бросали бомбы на их замечательные железнодорожные сооружения. Однажды вся наша эскадрилья вылетела бомбить важный железнодорожный вокзал. Место называлось Маньевице и находилось в 30 километрах за фронтом. Это было недалеко. Русские планировали наступление, и вокзал был забит огромными поездами, стоявшими близко друг к другу. Целые мили рельсов были заняты ими, сверху это было хорошо видно. Такой объект был достоин бомбардировки. В это время я был в восторге от бомбометания и часто вылетал дважды в день.
В тот день все находились в готовности. Каждый пилот проверил исправность своего мотора, подстраховываясь от очень неприятного приземления не по своей воле на другой стороне фронта, особенно в России. Русские ненавидят немецких летчиков. И если поймают, то обязательно убьют. Немногочисленные русские летчики, как правило, быстро оказываются сбитыми. Пушки, которые Россия использовала против самолетов, были хорошими, но их насчитывалось слишком мало. В сравнении с полетами на западе пилотирование на востоке можно было сравнить с редким праздником.
Самолеты, загруженные бомбами до предела, тяжело катились на старт. Иногда я брал до 150 килограммов бомб на машину типа "С". Кроме того, я имел с собой весьма тяжелого наблюдателя, который никоим образом не страдал отсутствием аппетита. У меня была также пара пулеметов. Я еще не использовал их по прямому назначению в России. Жаль, что в моей коллекции трофеев только один русский.
Управлять тяжело загруженной машиной - не шутка, особенно в полуденную жару в России. Самолеты неприятно качает. Разумеется, мощность в 150 лошадиных сил не позволяет им падать, тем не менее неприятно везти такое количество взрывчатых веществ и бензина.
Наконец мы выбрались в спокойную атмосферу. Теперь наступило радостное предвкушение бомбежки. Это здорово - лететь по прямой, имея определенный объект и точный приказ. Сбросив бомбы, чувствуешь, что ты чего-то достиг, но часто, проискав противника, с которым можно было бы сразиться, и не сбив ни одного, возвращаешься домой разочарованным. Тогда я говорю себе: "Ты вел себя глупо. Метание бомб доставило бы тебе удовольствие". Вскоре мой наблюдатель научился летать перпендикулярно над объектом бомбежки и с помощью воздушного прицела выбирать нужный момент для сбрасывания бомб. Полеты в Маньевице мне нравились, и я совершал их постоянно.
Мы пролетали над огромным лесом, в котором, возможно, водились лоси и рыси. Но деревни выглядели жалко. Единственный более или менее основательный населенный пункт во всей округе - Маньевице - отличался несчетными палатками и бараками возле вокзала. Мы не могли определить, где Красный Крест. Перед нами это место посетило другое соединение. Это было видно по дымящимся домам и баракам. Вход на станцию был заблокирован удачным попаданием. Паровоз еще дымил. Машинист, видимо, находился в укрытии. С другой стороны станции паровоз только выкатывался. Я почувствовал желание поразить его. Мы подлетели к нему и сбросили несколько бомб за пару сотен метров перед ним. Результат был желаемым - паровоз остановился. Мы развернулись и продолжили бомбить станцию с помощью воздушного прицела. Вражеский аэродром находился по соседству, но пилотов не было видно. Несколько противовоздушных орудий стреляли не в нашем направлении. Мы сохранили бомбу, надеясь использовать ее по пути домой.
Вдруг мы заметили неприятельский самолет, выезжающий из ангара. Собирался ли он атаковать нас? Не думаю. Было похоже, что летчик собирается укрыться в небе от опасности.
Мы отправились домой кружным путем, высматривая лагеря. Особенно интересно стрелять по вражеской кавалерии. Воздушная атака полностью дезорганизует ее. Конники рассыпаются по всем направлениям. Я бы не хотел быть командиром казацкого эскадрона, который обстреливают с самолета.
Постепенно мы приблизились к немецким позициям. Нужно было освободиться от последней бомбы, и мы решили презентовать ее аэростату наблюдения единственному, который был у русских. Мы спустились на несколько сотен метров, чтобы удобно атаковать его. Сначала русские тянули аэростат очень быстро. Когда бомба упала, буксировка остановилась. Я не мог поверить, что поразил цель. Должно быть, русские покинули своего товарища в беде и убежали. Наконец, мы добрались до наших траншей и были очень удивлены, что по нас стреляют снизу. По крайней мере, один самолет имел пробоину.
В другой раз в той же местности мы поджидали атаку русских, которые собирались пересечь реку Стоход. Мы прибыли в нужное место груженные бомбами, с большим количеством обойм для наших пулеметов и были удивлены тем, что неприятельская кавалерия уже переправляется. Они следовали по единственному мосту. Стало ясно, что, взорвав мост, мы можем нанести врагу большой урон.
Плотные массы людей переправлялись через реку. Мы спустились как можно ниже, и я видел, что вражеская кавалерия движется с большой скоростью. Первая бомба упала рядом с мостом. За ней незамедлительно последовали вторая и третья. Они создали страшный беспорядок, но мост оставался цел. Тем не менее движение по нему полностью прекратилось. Люди и лошади бежали прочь во всех направлениях. Мы сбросили только три бомбы. Кроме того, за нами следовала еще целая эскадрилья. Мой наблюдатель энергично стрелял из пулемета по толпе внизу. Разумеется, я не могу сказать, каким на самом деле был наш успех. Русские нам об этом не сообщали, но все же думаю, что я в одиночку сорвал русским наступление. Возможно, они дадут мне официальный детальный отчет об этом после войны.
Взято: Тут
3376