Образца 1970 ( 2 фото )

Был когда-то такой советский фантаст, Владимир Григорьев. Его знали мало, а сейчас и вовсе забыли, но, на самом деле, он был яркой фигурой. Я склонен полагать, что малая известность автора таких текстов, как "Дважды два старика робота" и "Свои дороги к Солнцу" определена тем, что он вообще не писал ни романов, ни повестей, только короткие, очень короткие рассказы, разбросанные по периодике и антологиям.



Как ни странно, на Западе Григорьева знали лучше, чем на родине слонов и сладного, приятного дыма. Он в большей степени вписывался в международных контекст ГФ, чем в советскую фантастику, хотя все его темы и образы были плотно связаны с советской цивилизацией и культурой.
Григорьев был своего рода ироническим комментатором НТР в её советском изводе, более саркастичным и недоверчивым, чем его сверстники братья Стругацкие. Однако, несмотря на свой скептицизм, он оставался "человеком начала 60-х", эпохи стремительного рывка в развитии всех сфер человеческой деятельности. Григорьев критиковал НТР, но, скажем так, изнутри ситуации - он не призывал остановить прогресс и отправиться на Вологодчину и под хворостовские звоны вдыхать такой родной, такой емкий аромат прелого навоза.
Когда времена стали меняться и творчество Григорьева всё больше и больше оказывалось неуместным, он обратился к литературным стилизациям и после проваленного юбилея Октябрьской Революции создал свой шедевр, один из лучших текстов советской фантастики, рассказ "Образца 1919-го".
Умный и иронически настроенный по отношению к советской власти образца 1969-го, Владимир Григорьев использовал манеру Бориса Лавренёва, очень хорошего писателя 20-х годов, автора замечательных новелл «Сорок первый» и «Рассказ о простой вещи». Зачем? Ну, во-первых, чтобы продемонстрировать, что советские писатели периода «зрелого социализма», как минимум, не хуже легендарных гениев времён революционного штурма и натиска (а период 20-х годов в самом деле был всплеским фантастически прекрасной литературы). Во-вторых, чтобы продемонстрировать идеологический зазор между идеалами образца 1919 года и сытым довольством необуржуазной «косыгинской пятилетки». В-третих, чтобы объяснить непонятливым современникам, что за сила такая притягивала хороших людей к краснознамённой революции, несмотря на все зверства Красной Армии — а то к 1970 году советские граждане, спустившие юбилей 1967 года на тормозах, недоумённо топырили губы насчёт революционного энтузиазма.
И, надо сказать, все три задачи Владимир Григорьев решил блистательно.