Человек и его кираса ( 6 фото )

- в продолжение серии постов (Человек и его усы и Человек и его шапка).

Наш Зейдлиц ведет своих кирасир в Цорндорфской битве.


Будущий герой-кавалерист родился 3 февраля 1721 года в герцогстве Клеве, вот уже, как двадцать лет входившим в состав королевства Пруссии, а (в состав) курфюршества Бранденбург - и того больше ("и того" - это в пять раз). Род его, по отцу, был весьма древним, уходя корнями в силезские кущи второй половины XIII века, но, увы, не богатым и не знатным. Как с прискорбием пишет один из биографов прославленного генерала, отец его, барон фон Зейдлиц-Курцбах, был драгунским ротмистром, а мать "урожденная фон Илов", - домохозяйкой, ничем примечательным в истории не отметившейся. Не считая рождения сына, конечно же.

Итак, младший фон Зейдлиц (для удобства, я буду писать без Курцбаха, а иногда даже без фона) родился, быстро подрос и уже в семь лет сел на коня, потому что в то время и в Пруссии, как и в других приличных государствах, дворянство крепко помнило, что привилегии возникли не на пустом месте и тем более не из благодарности, но потому что рыцарь в броне много ценнее глупого, косноязычного крестьянина или болтливого и пузатого горожанина.

Сила - основа любой власти, а потому дворянство в те времена уделяло время не столько наукам и искусствам, сколько физической подготовке. Особенно бедное, у которого не было средств ни на науки, ни тем более на искусства. Барон фон Зейдлиц, дослужившийся к тому времени до командира эскадрона кирасир у местного маркграфа (племянника первого прусского короля), принадлежал как раз к такому малообеспеченному дворянству. Так что Фридрих Вильгельм (а именно так, без особых изысков, был назван наш герой своими родителями) сел и поехал - куда бы он делся.

Старый-добрый, не утративший свою ценность и по сей день, метод "плыви или тони" как и всегда (кроме тех случаев, когда - нет) сработал, так что спустя какое-то время любящий отец во всю хвастался успехами собственного отпрыска, который как заправский кирасир (если не гусар) скакал наравне с офицерами его эскадрона. Эти разговоры дошли до самого маркграфа (собственно говоря, от самого барона и дошли), так что когда старый Зейдлиц умер (а случилось это всего через год после того, как его сын начал делать столь ранние успехи в вольтижировке), он оставил сыну кое-что куда более ценное, нежели скромное наследство - заинтересованность маркграфа в судьбе мальчика.

И тут на сцену вновь выходит его мать, как мы твердо помним - урожденная фон Илов. Она отсылает сына подальше от кавалерии, в училище, где Фридрих Вильгельм должен был приобрести знания и некоторый лоск, необходимый для вращения в более светском обществе, нежели лошади и кавалеристы. Бедную женщину, еще не знавшую того, что историю переписать невозможно, ожидало разочарование - хотя молодой Зейдлиц и усвоил некоторую, как говорили тогда, галантность, но только лишь в отношении слабого пола. Проще говоря, не приобретя знаний, он подцепил порок прелюбодеяния, остававшийся его неизменным спутником на протяжении всей жизни.

Между тем, маркграф все помнил и когда Зейдлицу исполнилось четырнадцать лет, сделал его своим пажом... или пажем. Назначил себе в пажи, в общем. Родственник короля и старого Дессау, маркграф обладал необузданным нравом - и развлечения у него были соответствующими. Так, обыкновенно он приказывал разогнать карету до предельной скорости, после чего маркграф и его паж должны были на полном ходу выброситься из нее. Другие проделки были не менее опасными - атаковать мельницу, уворачиваясь от вращающихся крыльев, усмирять необъезженных лошадей... оседлать оленя и т.п. И, конечно, женщины.

Когда пажу исполнилось семнадцать лет, маркграф не без грусти опустил его в самостоятельное плавание, определив в собственного (о, да) имени кирасирский полк, стоявший в Померании. И тут фон Зейдлицу, совершенно в духе пословицы "жалует царь, да не жалует псарь", крупно не повезло - полковник был в крайне плохих отношениях с шефом полка и встретил "молодую дрянцу", кандидатуру маркграфа, с нескрываемым подозрением. Целый год он изводил юного корнета своими придирками, пока не случились два знаменательных события: в Пруссии на престол вступил король Фридрих II, а в Священной Римской помер император Карл VI. Наконец-то началась война.

К счастью, шутливый тон, принятый мною с самого начала этого текста, позволяет теперь избежать утомительных подробностей начавшихся в 1740 г. событий, ограничившись самым общим их начертанием: Лондон и Вена супротив Парижа и Берлина, с примкнувшими к этим блокам голландцами, итальянцам и другими... народами. Сражения пошли прямо как на картах, только не военных, а игральных. Англичане побеждали французов на море, французы побеждали англичан на суше, проигрывая в свою очередь австрийцам, ну а те неизменно терпели поражения от пруссаков, которые воевали против Вены, но не Лондона. Слышите? Это идет пехота ганноверского курфюрста, который одновременно "великобританский" король.
В общем, война удалась на славу, больше я ничего не скажу.

В первую кампанию Зейдлицу отличиться не удалось, а во второй он попал в плен. Произошло это следующим образом: полковник, тот самый недоброжелательный командир кирасир, приказал корнету взять тридцать всадников и удерживать вон ту деревеньку, лежащую прямо на стратегическом перевале в чешских горах, прямо до подхода пехоты (и артиллерии). Фридрих Вильгельм хотя и не смотрел фильма "9-я рота", но с самого начала был настроен скептически, подозревая, что полковник отправляет его не столько для того, чтобы он отличился, сколько в надежде избавиться от "глаз и ушей" маркграфа. Тем не менее, Зейдлиц не стал спорить и выдвинулся на новые позиции.

Спешив своих кавалеристов, он перегородил ведущие в деревню дороги и принялся поджидать неприятеля, который пришел, увидел и взял. Но сперва люди Зейдлица в течении несколько часов так успешно палили из карабинов, что крупный отряд венгерской конницы никак не мог раздавить горстку прусских кирасир. Наконец, оставшись без пороха и с большим количеством раненых, Зейдлиц согласился на почетную капитуляцию, с сохранением своего оружия и имущества подчиненных. Как и ожидалось - подкрепление запоздало, успев лишь для того, чтобы получить взбучку от врага и поспешно ретироваться.

Казалось бы - всё, конец. Кто станет обменивать или тем более выкупить какого-то там корнета? Однако, тут Зейдлицу начинает везти и сразу по-крупному. О случившемся узнает король, и без того весьма недовольный состоянием своем кавалерии - Фридрих II вдохновлен не столько храбростью (кого этим удивишь?), сколько умелым руководством боем, продемонстрированным нашим героем. И вот, спустя всего несколько недель после пленения, корнета выменивают на ротмистра, привозят прямо из Венгрии в королевскую палатку, а в ней Фридрих со своими суками, в парике и с табакеркой в руках.

Зейдлицу было предложено выбрать - обратно в кирасиры, но с небольшим повышением в чине, или в гусары, но уже как ротмистру и командиру эскадрона. Хотя гусары тогда считались хуже драгун, Фридрих Вильгельм выбрал второй вариант и не прогадал. Его полковник-недоброжелатель накинулся на вернувшегося (забрать парик) молодца с упреками - дескать, кирасиры в плен не сдаются, но Зейдлиц насмешливо сунул ему под нос королевский приказ о повышении и поблагодарил за возможность отличиться.

В завершение этой части биографии храброго вояки, надо добавить, что в отличие от многих до себя и после, Фридрих Вильгельм попросил у короля не автограф и даже не карету с красным кучером, но выменять остававшихся еще в плену товарищей по храброму делу, что и было исполнено. Это благородство не воспитания, конечно, но "натуры" будет свойственно ему и впредь. Не слишком - чего там скрывать - выдающийся в интеллектуальном смысле фон Зейдлиц обладал добрым сердцем.

И это проявлялось не только по отношению к сослуживцам. Как-то он язвительно спросил у одного из своих офицеров, без нужды поскакавшего прямо через вспаханное крестьянами поле: "У Вас, видимо, нет деревни?" Имеются и другие многочисленные примеры того, что Зейдлиц старался смягчать ужасы войны, не останавливаясь перед тем, чтобы вступать в споры с непосредственным начальством. Король, знавший о "мягком обращении" своего кавалериста с подчиненными и мирными жителями, никогда не поручал ему жестоких задач, вроде разорения территории противника.

Подтянув за время передышки, наступившей для пруссаков между 1742 и 1744 гг., своих гусар, Фридрих Вильгельм отправился на новые кампании уже с хорошо подготовленным эскадроном. Теперь он оказался в своей стихии "быстрой" кавалерийской войны, с ее внезапными атаками и набегами. Король все чаще слышал о смелых действиях гусар Зейдлица, который лично взял в плен вражеского генерала в знаменитой битве при Гогенфридберге. За это ему было присвоено звание майора - неплохо для для двадцати четырех лет и прусской армии. Кроме того, Фридрих подарил своему протеже дорогую турецкую саблю.

Мир 1746 г. подвел черту под Силезскими кампаниями и гусары Зейдлица разместились в завоеванной провинции. Как и прежде, Фридрих Вильгельм занимался муштровкой своего эскадрона - и с большим успехом. Тут надо заметить, что условия в его подразделении были сравни спартанским: кто не помирал, тот жил дальше. Солдат Зейдлица не били (ну, почти) - майор этого не любил, но вот шею себе кто-нибудь ломал регулярно, не говоря уже о менее фатальных травмах, поскольку бывший маркграфский паж тренировал своих гусар в лучших традициях собственной юности.

В остальном, обычно немногословный на публике офицер был настоящим "командиром-отцом" - служить в этом эскадроне было опасно, но очень престижно: в отличие от короля, любящего внезапно обострить разговор, а потом перевести все в шутку, Зейдлиц в кругу подчиненных был по большей части благодушен - судя по всему, он принадлежал к тем широким натурам, которые не столько любят принимать участие в веселых пирушках, сколько радуются за других, получающих от этого куда большее удовольствие. Впрочем, эти офицерские посиделки не были такими уж шумными - в карты не играли, пили умеренно, ссор и дуэлей почти не случалось.

Присущее Зейдлицу чувство юмора проявилось в истории местным чиновником, досаждавшего мелочными жалобами командиру полка. Устроив учения прямо на дороге по которой этот чиновник имел обыкновение ездить в город, гусары принялись косплеить гаишников останавливать беднягу через каждые сто метров, каждый раз пытливо допытываясь: не лазутчик ли он? Наконец, когда после всех этих мытарств измученный чиновник оказался перед Зейдлицем, тот зарубил его, расчленил и спрятал в свинарнике принес свои извинения, не без иронии заметив, что те, кто выбирают окольные пути, часто подвергает себя опасности. Намек был понят и жалобы прекратились.

Другой случай носил более мирный характер: местные монашки, недовольные расположившимся рядом с ними "эскадроном еретиков", выдавали кавалеристам самое дурное сено, что смогли сыскать в принадлежавших монастырю деревнях. Вместо того, чтобы запороть мерзавок на конюшне, майор поступил в духе Харатьяна веселого XVIII века - выждал когда настоятельница монастыря двинется в путь на своей карете, выехал ей на встречу, подстроил ДТП (и вновь пригодились уроки юности!), после чего спас монашек, усмирив понесших лошадей. Едва те перевели дух, как Зейдлиц принялся извиняться - мол, его лошади тощие, а потому и не выдержали вида упитанных монастырских жеребцов: хитрость не абы какая, но и монашки были не из детективов Агаты Кристи, так что все устроилось самым благополучным для всех образом.

В 1752 г. король назначает фон Зейдлица командиром кирасирского полка, а еще через три года производит в полковники. А еще через год начинается Семилетняя война, о причинах и ходе которой я тоже распространятся не стану. В конце концов, если вы этого не знаете, то зачем вам биография генерала Фридриха Вильгельма фон Зейдлица-Курцбаха, пусть даже и в шутливой форме? Смотрите свой ютуб и разлагайтесь дальше. Подонки, скоты!

Кирасирский полк Зейдлица принял участие в оккупации Саксонии и малоудачном для пруссаков сражении при Лобозице. Несмотря на большую известность в армии, он все еще не имел возможности проявить себя в качестве командира крупных масс конницы, но уже в следующей весенней кампании, открывшей памятный 1757 г., кирасиры Фридриха Вильгельма весьма показали себя, действуя в авангарде наступающих в Богемии войск.

К сожалению, в Пражской битве полк Зейдлица активного участия не принял, оставшись вместе с остальными солдатами принца Морица лишь наблюдателями. Это прискорбное - для Пруссии - событие произошло из-за отсутствия понтонов, помешавших корпусу принца выйти в тыл разбитым австрийцам. Зейдлиц попытался было доказать, что его кентавры могут переплыть реку, но едва не утонул сам. Подчиненным буквально силком пришлось вытаскивать ругающегося на чем свет стоит командира из воды.

Опуская предысторию сражения при Колине, обозначим, что в этой битве Зейдлиц возглавлял уже 15 эскадронов прусской кавалерии - какой неудачный момент для крупного дебюта! И все же, способный человек и в трудную минуту проявит себя лучшим образом - действуя под началом Цитена, этого "доброго папаши" прусской армии, Зейдлиц послушно водил своих кавалеристов в новые и новые атаки, отбрасывающие австрийцев, но неспособные обеспечить конечного успеха.

Его вины в этом не было - король вступил в бой с негодными средствами - но и Цитен, и Зейдлиц смогли удержать свои отряды в повиновении, сумели сохранить их боеспособность. Это очень пригодилось на завершающем этапе битвы, когда истрепавшаяся в атаках прусская пехота начала пятиться, постепенно разбегаясь перед натиском противника. Улучив момент, Зейдлиц повел кирасир в контратаку, смял несколько австрийских полков и прикрыл отход армии.

Цитен - и вновь хороший случай для того чтобы еще раз упомянуть благородную душу этого гусара - не замедлил рассказать об успешных действиях своего подчиненного и через два дня после злосчастной битвы король присвоил тридцатишестилетнему полковницу фон Зейдлицу звание генерал-майора. Положения Пруссии это облегчить не могло, но способности новоиспеченного генерала очень пригодились стране той же осенью, во время похода на французов.

Веселые галлы, вошедшие в империю как союзники - напомним, с точки зрения тогдашнего международного права прусский король, в ипостаси бранденбургского курфюрста, был кем-то вроде мятежника или сепаратиста, выступившего против всей Германии - быстро наступали в сторону Берлина, в то время, как англичане и ганноверцы подписали постыдную капитуляцию, разом выйдя из игры (как оказалось - ненадолго). Оставив Силезии и Саксонии своих братьев с войсками, король наскреб 20 тысяч солдат и двинулся на запад.

Авангард вел Зейдлиц, который и открыл новую кампанию удачной атакой на французский обед. Маршал Субиз собирался было откушать в обществе своих и имперских офицеров, полагая себя вполне защищенным 8 тысячами штыков, но тут внезапно появились прусские кавалеристы - всего тысяча, но как их сосчитаешь, когда они скачут? - и пришлось бежать, оставив в руках у врага "камердинеров, лакеев, поваров, парикмахеров, куртизанок, полковых патеров и комедиантов, неразлучных с французской армией". А обед - что обед? Обед достался Зейдлицу и его командирам.

Гусары разбирают французские припасы.


Генерал-майор бросает курить и кавалерию в атаку.


Благодаря этому успеху (и отсутствию Цитена в королевской армии), в сражении при Росбахе он уже командовал всей конницей. Ее атака, предваряемая знаменитый эпизодом с выброшенной трубкой и громко поданной командой начинать, известна каждому - французская кавалерия была разбита, за ней последовала и пехота. Генерал-майор стал героем дня - потеряв сотню солдат, королевская армия буквально разметала сорокатысячное войско противника. Зейдлиц получил Черного орла, звание генерал-лейтенанта и пулю в плечо. Рана на время вывела его из строя, так что битву при Лейтене он пропустил, вернувшись в армию лишь весной 1758 г.

Прикрывая отход королевского войска после неудачной кампании в Моравии, Зейдлиц вновь совершил несколько смелых контратак, в который раз подтвердив, что заслуженное им положение не было капризом судьбы, часто создающей дутые репутации лишь для того, чтобы затем насладиться зрелищем лопнувшего пузыря. Однако, оставим эти сомнительные метафоры и обратимся к дальнейшим событиям - прихватив конницу Зейдлица, Фридрих устремился на "Восточный фронт", где массы русских внезапно повалили на Берлин.

В последовавшей вскоре после прибытия королевской армии Цорндорфской битве, молодой генерал-лейтенант проявил себя наилучшим - и решающим - образом. В то время, как удары прусской пехоты не достигали своих целей, действия кавалерии, возглавляемой Зейдлицем, неизменно приводили к успеху. Сперва Фридрих Вильгельм спас армию от поражения, нанеся контрудар именно в тот момент, когда это нужно было сделать: он расчетливо выжидал, отказываясь выполнить прямой приказ Фридриха ударить по врагу до того времени, пока не счел это возможным. Перепалка генерала и короля через вестовых достойна цитирования: потерявший терпение монарх передал Зейдлицу, что тот головой ответит за свое решение - на это Фридрих Вильгельм отвечал, что его голова в распоряжении его величества после боя, а пока он собирается распорядиться ею наилучшим образом.

Так оно и случилось: буквально изрубив массы русской пехоты и разбив кавалерию врага, кирасиры и гусары Зейдлица вырвали победу в кровопролитнейшем сражении XVIII века. Цифры дают представление об упорстве этой битвы: 22 тысячи убитых или плененных русских и почти 13 тысяч немцев, треть из которых погибла. Сам Зейдлиц не был даже ранен, хотя в течении многих часов лично водил конницу в атаки.

На иллюстрации король говорит британскому послу, показывая на генерала: "Без него нам пришлось бы туго (мы выглядели бы не лучшим образом)".


Не довелось ему пролить кровь и в неудачном для Пруссии сражение при Хохкирхе - Зейлиц был среди тех генералов, что предупреждали короля об опасностях расположения на виду у противника, но Фридрих, как известно, мог проявлять крайне упрямство. В отличие от Фермора, Даун действовал методично и умело, так что кавалерии пруссаков оставалось лишь прикрыть отход собственных войск. Кампания 1758 г. завершилась на минорной ноте, но настоящие испытания еще были впереди.

В Кунерсдорфской битве - отчаянной попытке разгромить австро-русскую армию, превосходящую пруссаков и числом, и позицией - Зейдлиц советовал королю ограничиться достигнутым в первой половине дня: треть вражеского войска была перебита, но противник не считал себя проигравшим и упорно оборонялся, благо местность предоставляла для того прекрасные возможности. Фридрих, для которого эта битва была еще одним испытанием из бесконечного числа проблем Семилетней войны, отмахнулся от совета своего генерала - прусский король хотел основательно расколотить одну из вражеских армий, а возможно и рассчитывал на то, что поражение вызовет рознь в австро-русском союзе.

Это комары, они жужжат, но не жалят, - сказал он Зейдлицу, упрашивающему монарха хотя бы выйти из под обстрела, - спустя какое-то время Фридрих Вильгельм вернул королю его остроту. Бросив свою конницу в отчаянную атаку, он получил заряд картечи в правую руку и выбыл из строя: посланный Фридрихом адъютант сообщил, что генерал-лейтенанта укусил комар. Зейдлиц не был грубияном, но упрямство короля вывело его из себя. Между тем, последние отчаянные атаки пруссаков захлебнулись и начался разгром.
Вторую половину кампании 1759 г. королевская армия провела в маневренной войне - она еще могла наносить болезненные удары, но на второе большое сражение в этом году Фридрих уже не решался.

А что же Зейдлиц? Тяжело раненый, он восстанавливал здоровье в Берлине... и весной следующего женился на дочери коменданта города (того самого, что как-то проскакал верхом на вепре). Брак оказался крайне неудачным, а жена - блядью, в смысле вольных нравов, вследствие чего спустя несколько лет последовал развод и девичья фамилия. Оставшийся с двумя дочерьми генерал с тех пор жил холостяком, но не будем забегать вперед... Той же весной Зейдлиц прибыл в главную армию, но уже спустя несколько дней вернулся в Берлин - состояние его здоровья все еще оставляло желать лучшего.

Однако, от судьбы, как известно, не уйдешь и война сама нашла храброго кирасира - прямо в Берлине. Подступившие к городу русские войска встретил немногочисленный гарнизон, возглавляемый Фридрихом Вильгельмом - вспомнив молодость, генерал организовал прекрасную оборону и отбивал все атаки неприятеля до тех пор, пока с юга не показались австрийские войска. Тогда Зейдлиц искусно вывел солдат из города, а быстрое прибытие из Саксонии королевской армии завершило недолгую оккупацию прусской столицы. Король был доволен решительностью своего полководца - для Зейдлица же это стало первым опытом командования пехотными подразделениями.

Весной 1761 г. наш герой прибыл в армию принца Генриха, где вновь проявил себя в качестве превосходного командира конницы - больших сражений не было, но малая война шла беспрерывно. В следующем же году его ждала первая "самостоятельная" неудача - имея возможность внезапно атаковать не подозревающих о близости его кавалерии австрийцев, Зейдлиц проявил осторожность и дождался подхода пехоты... а также рассвета. Успевшие подготовиться враги отразили все атаки пруссаков и потеряв шесть сотен солдат, генерал-лейтенант бесславно отступил.

Однако, уже осенью он сумел полностью восстановить свое реноме, выиграв для Пруссии последнее крупное сражение Семилетней войны. В битве при Фрайбурге Зейдлиц руководил решающей атакой и сумел блестяще распорядиться, как своей пехотой, так и конницей. Это стало его последним боевым делом - в феврале 1763 г. война закончилась.

Два Фридриха - один Второй и Великий, другой Вильгельм.


В мирное время Фридрих Вильгельм не изменил своим привычкам: приказом короля он был назначен главным инспектором расположенной в Силезии конницы (70 эскадронов), продолжая в то же время исполнять обязанности командира кирасирского полка. Война не обогатила его - как уже говорилось, будучи нехарактерно для того времени щепетильным, Зейдлиц никогда не наживался на реквизициях и контрибуциях, считавшимися повсеместно законной добычей войск и их командиров - в этом смысле он был белой вороной не только на фоне генералов французской или русской армий, сделавших грабежи частью своих военных традиций, но и даже в Пруссии, чьи войска признавали в основном лишь "централизованный", "законный грабеж" по приказу короля. Не считая легкой кавалерии, конечно.

Возможно, эта "душевная крепость" была связана с искренней религиозностью Зейдлица - явлением тоже не очень характерными для того фривольного века. Генерал не был подчеркнуто набожным человеком, подобно Цитену, но и веры своей не скрывал.

Фридрих, поневоле вынужденный вести не вполне "чистую войну", знал, что его молчаливый командир кирасир не только не станет вытягивать из населения деньги по собственному почину, но и откажется делать это по приказу - это вызывало у него уважение, подчас смешанное с изрядной долей раздражительности. Именно поэтому король раз за разом находил средства для того, чтобы поправить финансовое положение Зейдлица, который не отличался особенной тягой к экономии. Фридрих несколько раз - по собственной инициативе - посылал своему генералу весьма крупные суммы, а также предоставил выгодную льготу на продажу древесины (приобретя имение, Зейдлиц заодно обзавелся и лесом).

В общем - служи, ни о чем не тужи. Фридрих Вильгельм так и поступил - достаточно скандальный развод с женой, предпочитавшей общество молодых офицеров, стал единственной его послевоенной неприятностью. Сам он, впрочем, тоже не был святым в этом отношении, но лихому генералу подобная слабость вполне простительна, тем более учитывая невеликий ум его жены. В остальном - все по прежнему: скачки, муштра, охота, сломанные ребра - свои и чужие. В 1765 г. инспектор силезской кавалерии грохнулся так, что все подумали будто лихой наездник уже отправился на встречу с нумидийскими всадниками, но все обошлось, хотя и потребовало изрядного времени для восстановления.

Фридрих, которому берлинские дамы частенько досаждали просьбами уберечь их чад от поступления в прославленный полк, пытался воздействовать на генерала риторическими вопросами: не часто ли у вас ломают шеи? - спрашивал он иногда у Зейдлица, на что тот неизменно отвечал в духе фатализма - дескать, трудно в учении, а в бою все равно помирать. Вообще, в подготовке войск он проявлял чисто немецкую педантичность, выгодно отличающую во все времена немецкие вооруженные силы от остальных, не менее вооруженных сил, которым регулярно требуются малые или большие войны для поддержания приемлемого уровня боеспособности. В немецкой же армии войну заменял унтер-офицер и неусыпное офицерское око, -

Так как мне случалось встречать уволенных в отпуск солдат, которые отличались от крестьян ничем иным как некоторыми частями военной униформы, и которые такие неучи, что не могут назвать имени своего эскадронного командира, то... неутомимо стараться в подготовке своих людей, и чтоб впредь не увольняли в отпуск поступивших в эскадрон рекрутов прежде чем сделают из них солдат.

Господам офицерам известен приказ короля по армии, согласно которому солдат находящийся в отпуске, по воскресеньям и в любое время, если он не занят работой, в городах и местах расположения войск был при полном мундире и палаше. Каждый офицер обязан следить за тем, чтобы силезские кирасиры, драгуны и гусары не ходили по воскресеньям и в свободное время в позорящем прусскую армию виде.

Всегда "на стиле" (не стоит, я полагаю, повторять историю с муфтой испанского посла, которую король как-то бросил в огонь, полагая, что ее в приемной забыл Зейдлиц), генерал очень следил за внешним видом своих подчиненных, -

Начиная с первого апреля, всем офицерам моего полка приказываю носить во всякое время на службе и вне службы одни только форменные сапоги с крагами. Равным образом каждый офицер должен иметь к первому мая мундирный сюртук, подбитый белой саржей и довольно широкий, чтобы носил его поверх колета; пуговицы, обшлага, воротники - все должно быть совершенно так же сшито, как сшил мне портной Ланге.

Ибо -

Ни под каким видом не допущу разности в полку, ибо я вижу ясно, что при малейшем снисхождении полк испестрится, пестрота же неприлична для полка прусской армии.

Умел Зейдлиц и разносить. Вот он пишет в приказе: "С наступлением весны я неожиданно приеду в эскадроны, осмотрю седла и оружие...", а спустя какое-то время: "При осмотре я видел несколько всадников, фланкировавших почти с той же легкостью, с какой силезский крестьянин стреляет из пистолета, созывая гостей на свадьбу". Далее следовали жесточайшие цуки, с требованием отчитаться в каждом действии, предпринятом командирами для исправления ситуации.

Впрочем, рутинером он так и не стал - офицеры, рискнувшие выбраться в город без достаточных причин, частенько возвращались обратно на гауптвахту в сопровождении своего генерала, но если же им удавалось ускакать, то наказание им не грозило, напротив - Зейдлиц был очень доволен такой резвостью. Случались у него, конечно, и вспышки гневливости - в одном случае, накричав на подчиненного за какую-то провинность, Зейдлиц (в 1767 г. король наконец-то присвоил ему звание полного генерала) явно испытал чувство вины и в частном порядке передал ему, что поймет и примет вызов на дуэль. Разумеется, это было лишь поводом к примирению - злопамятным Фридрих Вильгельм никогда не был.

Но горе было тем офицерам, что подводили полк - однажды Зейдлиц прямо на параде арестовал беднягу, не по своей воле вынужденного выехать на дурной лошади, "испортившей вид" прусской кавалерии. В таких случаях рука генерала могла быть очень тяжелой - перед началом атаки у Росбаха он прогнал из своей конницы не сумевшего совладать с лошадью ротистра. От офицеров требовалось совершенно владение собой и лошадьми - "слабаки" или ломали шеи или вылетали в пехоту. Скорость и четкость действий были слишком важны для него. Разрешая затянувшийся спор об идеальном типе клинка для кавалерии, Зейдлиц как-то сказал: "Если конница ворвется в ряды противника прежде чем он успеет рассмотреть ее клинки, то она победит, хоть бы и с одними хлыстиками в руках."


В весной 1772 г. не щадившего себя фон Зейдлица "разбил паралич" и после многих месяцев мучений он умер на пятьдесят третьем году жизни - даже в последние недели жизни, когда надежд на исцеление уже не осталось, генерал приказывал усаживать себя у окна, наблюдая за учениями своего полка.

Каким он был? Не слишком образованный, но умный и не слишком набожный, но вполне усвоивший христианскую этику... кроме греха прелюбодеяния, конечно. Как полководец, он раскрылся не вполне - сражением при Фрайбурге руководил принц Генрих, при Росбахе французы бежали "слишком быстро", а Цорндорф - безусловно, это был его день, но...

Зейдлиц был великолепным кавалеристом, пожалуй лучшим из всех: никто так не чувствовал на что способна и, не менее важно, не способна кавалерия. Не заставь его король бросить своих кирасир в самоубийственную атаку на окопавшихся при Кунерсдорфе союзников и Зейдлиц наверняка прикрыл бы отступление прусской армии - как при Хохкирхе. В командовании кавалерией ему не было равных, но сумел бы он провести самостоятельную кампанию, подобно Фердинанду Брауншвейгскому - вопрос открытый.

Впрочем, какой смысл упрекать нашего героя в том, что он не успел чего-то, когда и сделанного уже вполне достаточно? Что же до личных качеств генерала, то тут все намного проще - это был славный парень. Ничуть не рисуясь, он и в самом деле был заботливым командиром и полководцем щадивших жизни своих солдат - его колебания перед атакой на окопавшихся австрийцев в 1762 г. очень показательны именно в этом смысле. Другое дело, что будучи продуктом своего воспитания, Зейдлиц преспокойно рисковал здоровьем своих подчиненных в мирное время - не справившиеся вылетали из седел, а затем и из кавалерии.

Несколько молчаливый, особенно в обществе монарха и придворных, он всегда находил возможность обратиться к королю Фридриху с просьбой за какого-нибудь отставника, просившего о лучшем пенсионе - таких примеров не мало, хотя и заметно, что вне поля боя Зейдлицу было не по себе в обществе монарха - он не обладал толстокожестью (и добродушием) Цитена, а потому мог неожиданно бросить несколько язвительных замечаний, после чего вновь погружался в собственные мысли. В свою очередь, характерно, что король никогда не шутил ни с Зейдлицем, ни о нем.

Он видится мне замечательным представителем рода человеческого в целом, и военной корпорации - в частности. Мог, конечно, саблей раскроить, но только если по приказу и в лихом бою - не садических удовольствий для, а только ради преуспевания Отечества, славы Короля и во имя воинской Доблести.