Kalisa
Как говорить о холокосте с детьми ( 11 фото )
От «Кролика Джоджо» до «Мальчика в полосатой пижаме»
Эвакуированные дети во время Второй мировой войны. Фото: dkfindout.com/us/history/world-war-ii/evacuated-children/
В России не вышел в прокат «Кролик Джоджо» — вольная экранизация романа Кристин Лёненс «Птица в клетке» о маленьком австрийце Йоханнесе, который так любит Гитлера, что тот становится его воображаемым другом. Этот удивительный фильм кажется единственно возможным способом говорить о холокосте в XXI веке, подобно тому как в конце XX самым верным способом такого разговора была «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи: смешно, потом не очень, и, даже когда уже совсем не смешно, еще по инерции подхихикиваешь.
Кадр из фильма «Кролик Джоджо» (2019). Источник: The Hollywood Reporter
Режиссер Тайка Вайтити, новозеландский еврей, автор лучшего фильма о вампирах последних 20 лет («Реальные упыри», 2010) и одной из лучших комикс-экранизаций («Тор: Рагнарёк», 2017), получил «Оскар» за адаптированный сценарий «Кролика Джоджо». Теперь его можно сравнить с оригиналом: роман Кристин Лёненс «Птица в клетке» недавно вышел в русском переводе. Книга, правда, не слишком похожа на экранизацию — в сравнении с фильмом она несколько мрачновата и становится все жестче с каждой страницей. Возможно, именно из-за этого роман Лёненс дошел до нас только сейчас — хотя написан был в 2000 году, а опубликован в 2004-м.
Что изменилось за эти 20 лет? Сегодня идея совместить в одном романе детей и Гитлера уже не кажется такой революционной. У нас таких с пяток, не меньше, бестселлеров и две Пулитцеровские премии. Впрочем, несмотря на некоторую подержанность, это все еще рецепт литературного успеха. Если писатель смог связать детей, евреев, красно-коричневые парады, массовые убийства и фюрера, бестселлер у него, считай, в кармане.
Но на самом деле роман Лёненс опубликован раньше, чем «Книжный вор», «Татуировщик из Освенцима» и «Мальчик в полосатой пижаме», «достойным продолжением» которых его объявляет обложка. Что еще важнее, он написан и лучше большинства из них (в переводе Елены Петровой такая разница литературного качества всегда очень чувствуется). Никто, конечно, не будет обвинять Джона Бойна или Маркуса Зусака в отсутствии литературных талантов: умеют они и за душу схватить, и мир наизнанку вывернуть. Но у Лёненс нет никакого катарсиса, никакого счастливого выхода из всеобщего помешательства. Да, война закончилась, освободители пришли, но разве можно по-настоящему освободиться от всего этого морока? Чтобы избежать обвинения в спойлерах, назовем такую трактовку расширением пространства интерпретаций — вот у Тайки Вайтити, например, интерпретация оказалась другая.
Но так, конечно, бестселлер не сделаешь. Для хита нужно нащупать что-нибудь светлое даже там, где все умирают, нацисты бегают с автоматами и газ пускают по расписанию. Он требует продолжения жизни во время катастрофы и катастрофе вопреки.
Чем сильнее мы забываем холокост, точнее, тот старый его образ полной безысходности, крайнего безвозвратного падения человеческого (вереница голых людей в очереди в газовую камеру, гора одежды у входа), тем популярнее книги, где катастрофа оказывается фоном для драматического, но не всегда исторически точного сюжета.
Покажите нам, как пережить тяжелые времена — и мы уже чуть меньше боимся мировой войны, новой чумы и глобального потепления. Но почему дети?
В 1959 году вышел один из главных немецких романов о войне — «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса, герой которого отказывается расти и остается в трехлетнем возрасте. Оскар так хорошо наловчился перебарабанивать всех в свой барабанчик, что, забравшись под трибуну на съезде НСДАП, перебивает нацистский марш на «Голубой Дунай» — и все танцуют. Вечный мальчик из романа Грасса совсем не ребенок, но временно покинувший мир взрослых. Оскар — символ сопротивления истории: неслучайно после войны он снова начинает расти. «Жестяной барабан» в том числе и о том, что война не касается детей: быть ребенком или выбрать позицию ребенка означает игнорировать то, во что верят — и за что убивают — старшие.
Десять лет спустя, в 1969-м, увидела свет «Бойня номер пять» Курта Воннегута — книга о бомбардировке Дрездена, где подчеркнуто, что солдаты на войне были еще детьми и на любой войне дети умирают. Именно поэтому о смерти невозможно говорить напрямую: Вторая мировая остается невозможной вещью для описания или разговора.
В 1971-м была опубликована книга Джудит Керр «Как Гитлер украл розового кролика» — первая часть трехтомной саги о том, как семья Керр убегала по Европе от нацистов. Хотя именно эта книга до сих пор остается основной для рассказа о холокосте в английских школах, в ней тоже нет газовых камер. По той же причине — пока память о камерах была еще жива, изображать их для драматического эффекта казалось вещью немыслимой. Как и вообще сочинять роман о холокосте ради драматического эффекта. О нем писали, чтобы помнили, а не ради поэтических очков. Это уже в наше время оказалось, что публика с удовольствием читает о событиях Второй мировой как о драме — достаточно освободить аудиторию от чувства вины за произошедшее. Тут-то в действующие лица и выходят дети — они же ни в чем не виноваты.
Истории про детей в концлагерях редко пишут для детей — кроме, пожалуй, откровенно воспитательного Джона Бойна. Далеко не всегда радуя светлым финалом, они позволяют рассказать историю с точки зрения героя, на котором нет никакой вины. Не надо, кстати, думать, что тут мы как-то отстаем от мирового тренда. Три главные русские книги последних 20 лет, посвященные болевые точкам русского XX века, написаны про детей и даже для детей: «Дети ворона» Юлии Яковлевой и «Сахарный ребенок» Ольги Громовой — про сталинские репрессии, «Облачный полк» Эдуарда Веркина — про детей на Великой Отечественной войне.
«Птица в клетке» немного опередила время — в книге Кристин Лёненс герой не может выйти из войны. Эта реальность, в которой он вырос и укоренился, и его моральная победа над принципами, которые в него вдолбили в школе, становятся главной победой его жизни: он не знает, как жить в мире, где он не гитлерюгенд, не укрыватель евреев, а что-то совершенно иное. Эта весьма убедительная книга о состоянии человеческого духа, но не она подняла волну романов о детях и холокосте.
Тренд задал «Книжный вор» Маркуса Зусака, вышедший в 2005 году. Его героиня, девятилетняя Лизель, оставшись сиротой, ворует книги с пепелища и получает образование от приемных родителей-антифашистов и еврея, который прячется в подвале. Лизель — нулевой человек, события холокоста уничтожают ее прошлую жизнь, и она выковывает себя заново. Неудивительно, что книга Зусака стала одним из самых успешных бестселлеров XXI века. Но главное, что именно после нее разговор о холокосте стал неразрывно связан с образом ребенка за решеткой концлагеря.
И кажется, что, пока нам плохо и страшно, пока мы чувствуем отчаяние, на страницах романов и в кино будут появляться эти спасительные дети, чтобы напомнить нам, что мы не всегда виноваты; что история прошла и будущее возможно.
Автобиографическая повесть израильского писателя о еврейском мальчике, который провел войну, прячась в развалинах Варшавского гетто, но верил, что однажды бойня кончится и отец придет за ним. «Остров…» со всеми своими наградами (Международная литературная премия имени Януша Корчака, премия Ганса Христиана Андерсена), помимо прочего, первая художественная история про холокост с детским героем и светлым финалом. Она регулярно переиздается, а вот на русском была подзабыта и в хорошем переводе вышла только год назад.
Пулитцеровская премия 2001 года. Мальчишка-фокусник, спасшийся от холокоста, словно его кумир Гарри Гудини, мечтает повторить трюк в Америке. Теперь Йозеф Кавалер вместе со своим нью-йоркским кузеном Сэмми Клейманом сочиняет комиксы о еврейском супергерое Эскаписте, который спас бы всех, кто не спасся. Главная тема многостраничного романа — невозможность такого спасения иначе, чем на бумаге: «Жаркая мечта о том, что несколько волшебных слов и искусная рука способны создать нечто — одно-единственное несчастное, немое, могущественное что-то, — которого не коснутся ни губительный суд, ни болезни, ни жестокости, ни неизбежные неудачи большого Творения».
Сын военного офицера надевает полосатую пижаму, чтобы поиграть со своим другом за решеткой концлагеря, и за руку с ним отправляется в газовую камеру. Британский писатель Джон Бойн не побоялся страшного финала и в итоге попал в школьную программу, но его все равно критикуют за упрощение холокоста. Критика, возможно, не слишком справедливая — роман Бойна, хоть и принес ему всемирную литературную славу, написан с вполне ясной просветительской целью: «чтобы помнили». И образ ребенка в лагерной робе уже не изгнать из массового сознания.
Сильнейший роман, основанный на реальной истории Диты Крауз, на русском вышел в 2019 году. Главной героине, 14-летней Дите, доверена важная миссия — охранять подпольную библиотеку в Аушвице. Место действия позволяет автору показать и безумного доктора Менгеле, и последние дни Анны Франк. Но напомнить при этом, что книги — и главное средство сохранить память, и единственное иногда лекарство от безумия.
Пулитцеровская премия 2015 года. Слепая французская девочка и немецкий мальчик движутся навстречу друг другу, пока мир сгорает в войне. Роман американского писателя Энтони Дорра написан прямо по учебнику — немного детектив, немного драма, все нити аккуратно сходятся к финалу, и мир не без добрых людей. Но вот эта возможность света в совсем невозможных условиях и делает его таким популярным.
Автор материала: Лиза Биргер
Эвакуированные дети во время Второй мировой войны. Фото: dkfindout.com/us/history/world-war-ii/evacuated-children/
В России не вышел в прокат «Кролик Джоджо» — вольная экранизация романа Кристин Лёненс «Птица в клетке» о маленьком австрийце Йоханнесе, который так любит Гитлера, что тот становится его воображаемым другом. Этот удивительный фильм кажется единственно возможным способом говорить о холокосте в XXI веке, подобно тому как в конце XX самым верным способом такого разговора была «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи: смешно, потом не очень, и, даже когда уже совсем не смешно, еще по инерции подхихикиваешь.
Кадр из фильма «Кролик Джоджо» (2019). Источник: The Hollywood Reporter
Режиссер Тайка Вайтити, новозеландский еврей, автор лучшего фильма о вампирах последних 20 лет («Реальные упыри», 2010) и одной из лучших комикс-экранизаций («Тор: Рагнарёк», 2017), получил «Оскар» за адаптированный сценарий «Кролика Джоджо». Теперь его можно сравнить с оригиналом: роман Кристин Лёненс «Птица в клетке» недавно вышел в русском переводе. Книга, правда, не слишком похожа на экранизацию — в сравнении с фильмом она несколько мрачновата и становится все жестче с каждой страницей. Возможно, именно из-за этого роман Лёненс дошел до нас только сейчас — хотя написан был в 2000 году, а опубликован в 2004-м.
Что изменилось за эти 20 лет? Сегодня идея совместить в одном романе детей и Гитлера уже не кажется такой революционной. У нас таких с пяток, не меньше, бестселлеров и две Пулитцеровские премии. Впрочем, несмотря на некоторую подержанность, это все еще рецепт литературного успеха. Если писатель смог связать детей, евреев, красно-коричневые парады, массовые убийства и фюрера, бестселлер у него, считай, в кармане.
Но на самом деле роман Лёненс опубликован раньше, чем «Книжный вор», «Татуировщик из Освенцима» и «Мальчик в полосатой пижаме», «достойным продолжением» которых его объявляет обложка. Что еще важнее, он написан и лучше большинства из них (в переводе Елены Петровой такая разница литературного качества всегда очень чувствуется). Никто, конечно, не будет обвинять Джона Бойна или Маркуса Зусака в отсутствии литературных талантов: умеют они и за душу схватить, и мир наизнанку вывернуть. Но у Лёненс нет никакого катарсиса, никакого счастливого выхода из всеобщего помешательства. Да, война закончилась, освободители пришли, но разве можно по-настоящему освободиться от всего этого морока? Чтобы избежать обвинения в спойлерах, назовем такую трактовку расширением пространства интерпретаций — вот у Тайки Вайтити, например, интерпретация оказалась другая.
Но так, конечно, бестселлер не сделаешь. Для хита нужно нащупать что-нибудь светлое даже там, где все умирают, нацисты бегают с автоматами и газ пускают по расписанию. Он требует продолжения жизни во время катастрофы и катастрофе вопреки.
Чем сильнее мы забываем холокост, точнее, тот старый его образ полной безысходности, крайнего безвозвратного падения человеческого (вереница голых людей в очереди в газовую камеру, гора одежды у входа), тем популярнее книги, где катастрофа оказывается фоном для драматического, но не всегда исторически точного сюжета.
Покажите нам, как пережить тяжелые времена — и мы уже чуть меньше боимся мировой войны, новой чумы и глобального потепления. Но почему дети?
В 1959 году вышел один из главных немецких романов о войне — «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса, герой которого отказывается расти и остается в трехлетнем возрасте. Оскар так хорошо наловчился перебарабанивать всех в свой барабанчик, что, забравшись под трибуну на съезде НСДАП, перебивает нацистский марш на «Голубой Дунай» — и все танцуют. Вечный мальчик из романа Грасса совсем не ребенок, но временно покинувший мир взрослых. Оскар — символ сопротивления истории: неслучайно после войны он снова начинает расти. «Жестяной барабан» в том числе и о том, что война не касается детей: быть ребенком или выбрать позицию ребенка означает игнорировать то, во что верят — и за что убивают — старшие.
Десять лет спустя, в 1969-м, увидела свет «Бойня номер пять» Курта Воннегута — книга о бомбардировке Дрездена, где подчеркнуто, что солдаты на войне были еще детьми и на любой войне дети умирают. Именно поэтому о смерти невозможно говорить напрямую: Вторая мировая остается невозможной вещью для описания или разговора.
В 1971-м была опубликована книга Джудит Керр «Как Гитлер украл розового кролика» — первая часть трехтомной саги о том, как семья Керр убегала по Европе от нацистов. Хотя именно эта книга до сих пор остается основной для рассказа о холокосте в английских школах, в ней тоже нет газовых камер. По той же причине — пока память о камерах была еще жива, изображать их для драматического эффекта казалось вещью немыслимой. Как и вообще сочинять роман о холокосте ради драматического эффекта. О нем писали, чтобы помнили, а не ради поэтических очков. Это уже в наше время оказалось, что публика с удовольствием читает о событиях Второй мировой как о драме — достаточно освободить аудиторию от чувства вины за произошедшее. Тут-то в действующие лица и выходят дети — они же ни в чем не виноваты.
Истории про детей в концлагерях редко пишут для детей — кроме, пожалуй, откровенно воспитательного Джона Бойна. Далеко не всегда радуя светлым финалом, они позволяют рассказать историю с точки зрения героя, на котором нет никакой вины. Не надо, кстати, думать, что тут мы как-то отстаем от мирового тренда. Три главные русские книги последних 20 лет, посвященные болевые точкам русского XX века, написаны про детей и даже для детей: «Дети ворона» Юлии Яковлевой и «Сахарный ребенок» Ольги Громовой — про сталинские репрессии, «Облачный полк» Эдуарда Веркина — про детей на Великой Отечественной войне.
«Птица в клетке» немного опередила время — в книге Кристин Лёненс герой не может выйти из войны. Эта реальность, в которой он вырос и укоренился, и его моральная победа над принципами, которые в него вдолбили в школе, становятся главной победой его жизни: он не знает, как жить в мире, где он не гитлерюгенд, не укрыватель евреев, а что-то совершенно иное. Эта весьма убедительная книга о состоянии человеческого духа, но не она подняла волну романов о детях и холокосте.
Тренд задал «Книжный вор» Маркуса Зусака, вышедший в 2005 году. Его героиня, девятилетняя Лизель, оставшись сиротой, ворует книги с пепелища и получает образование от приемных родителей-антифашистов и еврея, который прячется в подвале. Лизель — нулевой человек, события холокоста уничтожают ее прошлую жизнь, и она выковывает себя заново. Неудивительно, что книга Зусака стала одним из самых успешных бестселлеров XXI века. Но главное, что именно после нее разговор о холокосте стал неразрывно связан с образом ребенка за решеткой концлагеря.
И кажется, что, пока нам плохо и страшно, пока мы чувствуем отчаяние, на страницах романов и в кино будут появляться эти спасительные дети, чтобы напомнить нам, что мы не всегда виноваты; что история прошла и будущее возможно.
Автобиографическая повесть израильского писателя о еврейском мальчике, который провел войну, прячась в развалинах Варшавского гетто, но верил, что однажды бойня кончится и отец придет за ним. «Остров…» со всеми своими наградами (Международная литературная премия имени Януша Корчака, премия Ганса Христиана Андерсена), помимо прочего, первая художественная история про холокост с детским героем и светлым финалом. Она регулярно переиздается, а вот на русском была подзабыта и в хорошем переводе вышла только год назад.
Пулитцеровская премия 2001 года. Мальчишка-фокусник, спасшийся от холокоста, словно его кумир Гарри Гудини, мечтает повторить трюк в Америке. Теперь Йозеф Кавалер вместе со своим нью-йоркским кузеном Сэмми Клейманом сочиняет комиксы о еврейском супергерое Эскаписте, который спас бы всех, кто не спасся. Главная тема многостраничного романа — невозможность такого спасения иначе, чем на бумаге: «Жаркая мечта о том, что несколько волшебных слов и искусная рука способны создать нечто — одно-единственное несчастное, немое, могущественное что-то, — которого не коснутся ни губительный суд, ни болезни, ни жестокости, ни неизбежные неудачи большого Творения».
Сын военного офицера надевает полосатую пижаму, чтобы поиграть со своим другом за решеткой концлагеря, и за руку с ним отправляется в газовую камеру. Британский писатель Джон Бойн не побоялся страшного финала и в итоге попал в школьную программу, но его все равно критикуют за упрощение холокоста. Критика, возможно, не слишком справедливая — роман Бойна, хоть и принес ему всемирную литературную славу, написан с вполне ясной просветительской целью: «чтобы помнили». И образ ребенка в лагерной робе уже не изгнать из массового сознания.
Сильнейший роман, основанный на реальной истории Диты Крауз, на русском вышел в 2019 году. Главной героине, 14-летней Дите, доверена важная миссия — охранять подпольную библиотеку в Аушвице. Место действия позволяет автору показать и безумного доктора Менгеле, и последние дни Анны Франк. Но напомнить при этом, что книги — и главное средство сохранить память, и единственное иногда лекарство от безумия.
Пулитцеровская премия 2015 года. Слепая французская девочка и немецкий мальчик движутся навстречу друг другу, пока мир сгорает в войне. Роман американского писателя Энтони Дорра написан прямо по учебнику — немного детектив, немного драма, все нити аккуратно сходятся к финалу, и мир не без добрых людей. Но вот эта возможность света в совсем невозможных условиях и делает его таким популярным.
Автор материала: Лиза Биргер
Взято: Тут
1364