JaisonX
Польша в подарок. Из Бреста, от Троцкого ( 9 фото )
Русская делегация вернулась в Брест 9 января (в России ещё действует старый календарь, на котором 27 декабря), и во главе её уже стоял сам Лев Троцкий, нарком иностранных дел, второй человек в красном правительстве. Всю дипломатическую мишуру инструкций, полученных им от ЦК и лично от главы Совета народных комиссаров Ленина, можно свести к простой до гениальности формуле, озвученной самим Ильичом: "…между нами было условлено, что мы держимся только до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаём" (1).
Ленин и Троцкий, пойдя на мир в Бресте, меньше всего думали о судьбах Польши
Русская делегация сразу по возвращении в Брест предъявила едва ли не главный свой козырь – вопрос о судьбе окраин бывшей империи. Троцкий решил вновь использовать продекларированное представителями центральных держав согласие с принципом самоопределения наций. Русская делегация потребовала от немцев и австрийцев подтвердить, что они не намерены отторгнуть от России ранее принадлежавшие Романовым Литву, Польшу и Финляндию.
Сам Троцкий пошёл и дальше, сразу ставя вопрос о выводе войск с оккупированных территорий, используя тут, среди прочего и позицию турецкой делегации, которую это очень устроило бы. Но турок, заявивших о том, что предложения Троцкого для них если не приемлемы, то, как минимум – интересны, Гофман тут же поставил на место. А в ответ на предложения русской делегации немецкие представители подготовили неприятный сюрприз – 18 января они предъявили Троцкому карту с новой русской границей.
Большевикам предлагалось отказаться сразу от 150 тысяч квадратных километров своей территории. "Линия Гофмана", по которой Россия теряла даже Моонзунд и Рижский залив, не так известна, как например "Линия Керзона", но зато она сработала.
Жёсткие немецкие требования большевики назвали неприемлемыми, и Троцкий тут же предложил… ещё один перерыв в переговорах, теперь — десятидневный (помните у Ленина – именно так у них "было условлено"). Немцы отказывают ему в категорической форме, что нисколько не мешает красному наркому отбыть в новую столицу страны Москву – посоветоваться с Ильичём. Лидеры большевиков советовались даже не десять, а одиннадцать дней, но до возвращения Троцкого в Брест успели получить ещё один, пожалуй, самый жестокий удар от оппонентов.
В отсутствие главы русской делегации Кюльман и Чернин сумели на редкость оперативно сговориться с представителями Украины. Сговориться, конечно, не с тамошними большевиками, которых в Бресте очень предусмотрительно смогли держать на расстоянии, а с радовцами. Будущие "петлюровцы" на тот момент контролировали едва ли пару уездов в стране, зато уже провозгласили её незалежность. Это случилось 6 февраля — в Брест ещё даже не вернулся Троцкий.
За этим естественно последовало подписание мира – как немцам, так и делегатам от Центральной рады надо было торопиться, красные отряды вот-вот должны были восстановить власть большевиков в Киеве. Мир с радой был подписан 9 февраля.
Центральная рада продемонстрировала удивительную щедрость, пообещав немцам миллион тонн хлеба и не менее 50 тысяч тонн мяса в срок до 31 июля. А в обмен попросила – всего лишь поддержку в борьбе против большевиков. Поддержка, впрочем, не понадобилась – буквально в считанные дни советская власть на Украине была восстановлена, а немцы её уже просто оккупировали – по условиям заключённого с Россией мира.
Поэтому и нельзя не учитывать, что на Брестский мир российские большевики пошли не в последнюю очередь для того, чтобы сформировать хотя бы временный дипломатический противовес инициативам самостийцев с Украины. Ведь согласно мирному договору, заключенному УНР со странами Четверного союза, всего на несколько дней раньше подписания "похабного мира" русскими, между Австро-Венгрией и Украиной оставались "те границы, которые были перед войной между Австро-Венгрией и Россией".
На территории же бывшей Российской империи западная граница УНР определялась в общих чертах по линии Билгорай — Шебрешин — Красностав — Пугачёв — Радин — Межиречье — Сарнаки — Мельник — Высоко-Литовское — Каменец-Литовский — Пружаны — Выгоновское озеро. Одновременно с договором была подписана и тайная декларация, предусматривавшая объединение восточной части Галиции с преимущественно украинским населением и Буковины в один Коронный край в составе Австро-Венгрии. По сути, это означало проведение административной польско-украинской границы непосредственно внутри империи Габсбургов. Австрийское правительство обязывалось не позднее 20 июля 1918 г. внести законопроект об этом в австро-венгерский парламент и добиваться его утверждения (2).
Украинская делегация на переговорах в Брест-Литовске
Содержание декларации должно было оставаться в тайне, чтобы не обострять национальные противоречия в разваливающейся буквально на глазах у всего мира Габсбургской империи. В частности имелось в виду не вызвать, по крайней мере, до июля 1918 г. сопротивления австрийской официальной политике со стороны польских и венгерских кругов на местах и в парламенте. Также предполагалось сохранить в тайне отнюдь не бесспорный текст и основного договора.
Однако как раз это не получилось. Текст договора попал на страницы газет в Вене, Праге, Пресбурге и Будапеште и вызвал резкие протесты польской общественности Австро-Венгрии, которую тут же поддержали в парламенте венгерские депутаты. Работа рейхсрата была парализована, а манифестации и протесты польской общественности в Галиции лишь добавили нестабильности двуединой монархии. В не слишком многочисленных рядах поляков австро-венгерской армии разглашение брестских соглашений вызвало уныние, так как резко ослабляло их позиции как сторонников австро-германского решения польского вопроса.
Не унывали, пожалуй только сторонники Пилсудского, которые в тот момент радовались буквально всем новостям, лишь бы они были плохими, если не для русских, так для немцев с австрийцами. Лев Троцкий впоследствии даже гордился тем, как мастерски он оттянул время заключения мира своей неповторимой формулой, но итоговая оценка Ленина была куда более честной:
"Тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан. Я пред¬ложил совершенно определенно мир подписать. Лучше Брестского мира мы получить не могли. Всем ясно, что передышка была бы в месяц, что мы не проиграли бы" (3).
Однако нельзя не признать, что немцев формула Троцкого всё-таки ввергла на какое-то время в настоящий ступор. Видя, как совсем неплохо у красных идут дела на Украине, германский генштаб уже не исключал вероятности возобновления активных военных действий на Восточном фронте. И это накануне решающего наступления на Западе, когда немалые силы требовались для поддержки австрийского союзника, когда уже не давала результатов неограниченная подводная война, когда вот-вот могли обрушиться фронты на Балканах, в Азии и Африке.
А 15 февраля стало известно, что находившийся во Франции польский корпус под командованием полковника Юзефа Галлера, формально числившийся в австро-венгерской армии, объявил о переходе на сторону Антанты (4). Он, кстати, уже успел пополниться за счёт пленных более чем вдвое. В тот же день лидер Польского Коло в австрийском парламенте барон Гец, выступая в рейхсрате, выдвинул претензии поляков на всю Холмщину и Подляшье вплоть до реки Буг. Более того — он высказался за решение всех спорных вопросов между украинцами и поляками в их двусторонних переговорах без участия третьих сторон (5).
Вряд ли именно эти события подвигли участников переговоров в Бресте на оперативное заключение мира – так, ещё пару капель в переполненную чашу. Но три дня спустя, после очередного ультиматума немцев, который Троцкий и Ко вправе были опять отвергнуть, Советская Россия подписала в Бресте мир с немцами. Формально – сепаратный, по сути – спасительный для молодой республики.
Мир подписывали уже не главные участники переговоров, а второстепенные фигуры, с российской стороны – Григорий Сокольников, сменивший оперативно ушедшего с поста наркома иностранных дел Троцкого. Кюльмана и Чернина в Бресте уже тоже не было – они срочно уехали в Бухарест принимать капитуляцию разгромленной Румынии. О содержании Брестского мира сказано так много, что повторяться по темам, не касающимся проблемы независимости Польши, вряд ли стоит.
Григорий Сокольников подписал Брестский мир, а потом "подарил" Советской России золотой червонец
Тем не менее, отвергнутый так быстро, как ни один другой из известных мирных договоров, именно договор в Брест-Литовске заложил реальный фундамент будущей польской государственности. После того, как с существованием самостоятельной, пусть пока и оккупированной Польши, пришлось смириться и России, и Австрии, и Германии – то есть тем, кто когда-то и разделил её, оставалось лишь ждать завершения мировой войны.
Удивляет лишь одно – насколько неготовыми оказались к воссозданию Польского государства многие из тех, кто, казалось бы, положил на это все силы. Начиная с эндеков, и кончая многими лидерами мировой дипломатии. Даже будущий глава польского государства, пребывавший в это время в Магдебургской тюрьме, не скрывал своего смущения, "потеряв Россию" в роли своего главного врага.
И на таком фоне особенно впечатляет цинизм одного из союзников – впрочем, уже бывшего для России, но такого желанного для Польши. Английский генерал Айронсайд, который впоследствии возглавит корпус интервентов в Архангельске, даже не пытался скрыть своего удовлетворения: "Подписав Брест-Литовский мир, большевики отказались от прав на все подчинённые народы. По моему мнению, сейчас союзники могли приступить к освобождению Финляндии, Польши, Эстонии, Литвы, Латвии и, возможно, даже Украины" (6).
Слева направо: генерал Айронсайд, Уинстон Черчилль, генерал Гамелен, генерал Горт, генерал Жорж.
Не менее характерно, что в договоре, который был подписан в Бресте, полноценно упоминалась Украинская народная республика, но не звучало ни слова о Польше, как, впрочем, и о Белоруссии. Советские дипломаты так и не смогли добиться от Центральных держав прямого отказа от польских земель, но сама пропагандистская работа, которую чуть ли не единолично проводил сам Троцкий, принесло свои плоды.
Во всяком случае, пути к прямому переводу не признанного никем регентского королевства в Польше на легальное положение для австро-германской дипломатии были, по сути, отрезаны. К тому же, нельзя исключать, что, подписывая мир, большевики не только приняли во внимание договор УНР со странами Четверного союза, но и очевидно имевшиеся у них сведения о тайном протоколе к нему. Это как бы избавляло большевиков, и так чуждых всяких сантиментов, от каких бы то ни было иных обязательств в отношении Польши. Кроме собственно предоставления ей независимости. Вот почему подписание уже в конце лета 1918 года добавочного советско-германского договора к Брест-Литовскому миру, тоже секретного, и выглядит вполне логично.
Для полноты картины остаётся лишь напомнить содержание этого документа, подписанного 17 августа в Берлине всё тем же Адольфом Иоффе и статс-секретарём германского МИДа Паулем Гинцем:
"Германия очистит оккупированную территорию к востоку от р. Березины по мере того, как Россия будет уплачивать взносы, указанные в ст.2 русско-германского финансового соглашения.
Германия не будет вмешиваться в отношения Русского государства с национальными областями и не будет побуждать их к отложению от России или к образованию самостоятельных государственных организмов.
Россия предпримет немедленные действия, чтобы удалить из своих северорусских областей боевые силы Антанты" (7).
К тому времени последовательные немецкие наступления на Западном фронте окончательно провалились, в дело одна за другой уже вступали американские полевые армии. И на Востоке ситуация тоже менялась стремительно – подписание добавочного договора лишь развязало руки правительству народных комиссаров и уже 29 августа СНК принял декрет об отказе от договоров, заключённых бывшей Российской империей о разделах Польши. Итак, ещё одна декларация признания будущей независимой Польши "де-юре":
"Все договоры и акты, заключённые правительство бывшей Российской империи с правительством Королевства Прусского и Австро-Венгерской империи, касающиеся раздела Польши ввиду их противоречия принципу самоопределения наций и революционному правосознанию русского народа, признающим за польским народом неотъемлемое право на самостоятельность и единство, — отменяются настоящим бесповоротно" (8).
Большевистские пресса и радио тут же поспешили распространить информацию о декрете, лишний раз напомнив, что он принят в развитие Декрета о мире и Декларации прав народов России. Похоже, польский вопрос, как вопрос внутренней политики, новое российское правительство окончательно сняло для себя с повестки дня.
Осенью 1918 года произошли революции в Германии и Венгрии, на грани революции, причём с реальной перспективой создания уже единой Красной Германии, была и оставшаяся в одиночестве Австрия. Всё это и предопределило исход мировой войны не в пользу Центральных держав, оккупировавших Польшу. А вскоре революционный ВЦИК аннулировал и сам Брестский мир (9). Итак, польский вопрос, уже до это решённый де-факто, несмотря ни на какую оккупацию территорий, заселённых поляками, можно было уже считать решённым наперёд и де-юре.
Ленин и Троцкий, пойдя на мир в Бресте, меньше всего думали о судьбах Польши
Русская делегация сразу по возвращении в Брест предъявила едва ли не главный свой козырь – вопрос о судьбе окраин бывшей империи. Троцкий решил вновь использовать продекларированное представителями центральных держав согласие с принципом самоопределения наций. Русская делегация потребовала от немцев и австрийцев подтвердить, что они не намерены отторгнуть от России ранее принадлежавшие Романовым Литву, Польшу и Финляндию.
Сам Троцкий пошёл и дальше, сразу ставя вопрос о выводе войск с оккупированных территорий, используя тут, среди прочего и позицию турецкой делегации, которую это очень устроило бы. Но турок, заявивших о том, что предложения Троцкого для них если не приемлемы, то, как минимум – интересны, Гофман тут же поставил на место. А в ответ на предложения русской делегации немецкие представители подготовили неприятный сюрприз – 18 января они предъявили Троцкому карту с новой русской границей.
Большевикам предлагалось отказаться сразу от 150 тысяч квадратных километров своей территории. "Линия Гофмана", по которой Россия теряла даже Моонзунд и Рижский залив, не так известна, как например "Линия Керзона", но зато она сработала.
Жёсткие немецкие требования большевики назвали неприемлемыми, и Троцкий тут же предложил… ещё один перерыв в переговорах, теперь — десятидневный (помните у Ленина – именно так у них "было условлено"). Немцы отказывают ему в категорической форме, что нисколько не мешает красному наркому отбыть в новую столицу страны Москву – посоветоваться с Ильичём. Лидеры большевиков советовались даже не десять, а одиннадцать дней, но до возвращения Троцкого в Брест успели получить ещё один, пожалуй, самый жестокий удар от оппонентов.
В отсутствие главы русской делегации Кюльман и Чернин сумели на редкость оперативно сговориться с представителями Украины. Сговориться, конечно, не с тамошними большевиками, которых в Бресте очень предусмотрительно смогли держать на расстоянии, а с радовцами. Будущие "петлюровцы" на тот момент контролировали едва ли пару уездов в стране, зато уже провозгласили её незалежность. Это случилось 6 февраля — в Брест ещё даже не вернулся Троцкий.
За этим естественно последовало подписание мира – как немцам, так и делегатам от Центральной рады надо было торопиться, красные отряды вот-вот должны были восстановить власть большевиков в Киеве. Мир с радой был подписан 9 февраля.
Центральная рада продемонстрировала удивительную щедрость, пообещав немцам миллион тонн хлеба и не менее 50 тысяч тонн мяса в срок до 31 июля. А в обмен попросила – всего лишь поддержку в борьбе против большевиков. Поддержка, впрочем, не понадобилась – буквально в считанные дни советская власть на Украине была восстановлена, а немцы её уже просто оккупировали – по условиям заключённого с Россией мира.
Поэтому и нельзя не учитывать, что на Брестский мир российские большевики пошли не в последнюю очередь для того, чтобы сформировать хотя бы временный дипломатический противовес инициативам самостийцев с Украины. Ведь согласно мирному договору, заключенному УНР со странами Четверного союза, всего на несколько дней раньше подписания "похабного мира" русскими, между Австро-Венгрией и Украиной оставались "те границы, которые были перед войной между Австро-Венгрией и Россией".
На территории же бывшей Российской империи западная граница УНР определялась в общих чертах по линии Билгорай — Шебрешин — Красностав — Пугачёв — Радин — Межиречье — Сарнаки — Мельник — Высоко-Литовское — Каменец-Литовский — Пружаны — Выгоновское озеро. Одновременно с договором была подписана и тайная декларация, предусматривавшая объединение восточной части Галиции с преимущественно украинским населением и Буковины в один Коронный край в составе Австро-Венгрии. По сути, это означало проведение административной польско-украинской границы непосредственно внутри империи Габсбургов. Австрийское правительство обязывалось не позднее 20 июля 1918 г. внести законопроект об этом в австро-венгерский парламент и добиваться его утверждения (2).
Украинская делегация на переговорах в Брест-Литовске
Содержание декларации должно было оставаться в тайне, чтобы не обострять национальные противоречия в разваливающейся буквально на глазах у всего мира Габсбургской империи. В частности имелось в виду не вызвать, по крайней мере, до июля 1918 г. сопротивления австрийской официальной политике со стороны польских и венгерских кругов на местах и в парламенте. Также предполагалось сохранить в тайне отнюдь не бесспорный текст и основного договора.
Однако как раз это не получилось. Текст договора попал на страницы газет в Вене, Праге, Пресбурге и Будапеште и вызвал резкие протесты польской общественности Австро-Венгрии, которую тут же поддержали в парламенте венгерские депутаты. Работа рейхсрата была парализована, а манифестации и протесты польской общественности в Галиции лишь добавили нестабильности двуединой монархии. В не слишком многочисленных рядах поляков австро-венгерской армии разглашение брестских соглашений вызвало уныние, так как резко ослабляло их позиции как сторонников австро-германского решения польского вопроса.
Не унывали, пожалуй только сторонники Пилсудского, которые в тот момент радовались буквально всем новостям, лишь бы они были плохими, если не для русских, так для немцев с австрийцами. Лев Троцкий впоследствии даже гордился тем, как мастерски он оттянул время заключения мира своей неповторимой формулой, но итоговая оценка Ленина была куда более честной:
"Тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан. Я пред¬ложил совершенно определенно мир подписать. Лучше Брестского мира мы получить не могли. Всем ясно, что передышка была бы в месяц, что мы не проиграли бы" (3).
Однако нельзя не признать, что немцев формула Троцкого всё-таки ввергла на какое-то время в настоящий ступор. Видя, как совсем неплохо у красных идут дела на Украине, германский генштаб уже не исключал вероятности возобновления активных военных действий на Восточном фронте. И это накануне решающего наступления на Западе, когда немалые силы требовались для поддержки австрийского союзника, когда уже не давала результатов неограниченная подводная война, когда вот-вот могли обрушиться фронты на Балканах, в Азии и Африке.
А 15 февраля стало известно, что находившийся во Франции польский корпус под командованием полковника Юзефа Галлера, формально числившийся в австро-венгерской армии, объявил о переходе на сторону Антанты (4). Он, кстати, уже успел пополниться за счёт пленных более чем вдвое. В тот же день лидер Польского Коло в австрийском парламенте барон Гец, выступая в рейхсрате, выдвинул претензии поляков на всю Холмщину и Подляшье вплоть до реки Буг. Более того — он высказался за решение всех спорных вопросов между украинцами и поляками в их двусторонних переговорах без участия третьих сторон (5).
Вряд ли именно эти события подвигли участников переговоров в Бресте на оперативное заключение мира – так, ещё пару капель в переполненную чашу. Но три дня спустя, после очередного ультиматума немцев, который Троцкий и Ко вправе были опять отвергнуть, Советская Россия подписала в Бресте мир с немцами. Формально – сепаратный, по сути – спасительный для молодой республики.
Мир подписывали уже не главные участники переговоров, а второстепенные фигуры, с российской стороны – Григорий Сокольников, сменивший оперативно ушедшего с поста наркома иностранных дел Троцкого. Кюльмана и Чернина в Бресте уже тоже не было – они срочно уехали в Бухарест принимать капитуляцию разгромленной Румынии. О содержании Брестского мира сказано так много, что повторяться по темам, не касающимся проблемы независимости Польши, вряд ли стоит.
Григорий Сокольников подписал Брестский мир, а потом "подарил" Советской России золотой червонец
Тем не менее, отвергнутый так быстро, как ни один другой из известных мирных договоров, именно договор в Брест-Литовске заложил реальный фундамент будущей польской государственности. После того, как с существованием самостоятельной, пусть пока и оккупированной Польши, пришлось смириться и России, и Австрии, и Германии – то есть тем, кто когда-то и разделил её, оставалось лишь ждать завершения мировой войны.
Удивляет лишь одно – насколько неготовыми оказались к воссозданию Польского государства многие из тех, кто, казалось бы, положил на это все силы. Начиная с эндеков, и кончая многими лидерами мировой дипломатии. Даже будущий глава польского государства, пребывавший в это время в Магдебургской тюрьме, не скрывал своего смущения, "потеряв Россию" в роли своего главного врага.
И на таком фоне особенно впечатляет цинизм одного из союзников – впрочем, уже бывшего для России, но такого желанного для Польши. Английский генерал Айронсайд, который впоследствии возглавит корпус интервентов в Архангельске, даже не пытался скрыть своего удовлетворения: "Подписав Брест-Литовский мир, большевики отказались от прав на все подчинённые народы. По моему мнению, сейчас союзники могли приступить к освобождению Финляндии, Польши, Эстонии, Литвы, Латвии и, возможно, даже Украины" (6).
Слева направо: генерал Айронсайд, Уинстон Черчилль, генерал Гамелен, генерал Горт, генерал Жорж.
Не менее характерно, что в договоре, который был подписан в Бресте, полноценно упоминалась Украинская народная республика, но не звучало ни слова о Польше, как, впрочем, и о Белоруссии. Советские дипломаты так и не смогли добиться от Центральных держав прямого отказа от польских земель, но сама пропагандистская работа, которую чуть ли не единолично проводил сам Троцкий, принесло свои плоды.
Во всяком случае, пути к прямому переводу не признанного никем регентского королевства в Польше на легальное положение для австро-германской дипломатии были, по сути, отрезаны. К тому же, нельзя исключать, что, подписывая мир, большевики не только приняли во внимание договор УНР со странами Четверного союза, но и очевидно имевшиеся у них сведения о тайном протоколе к нему. Это как бы избавляло большевиков, и так чуждых всяких сантиментов, от каких бы то ни было иных обязательств в отношении Польши. Кроме собственно предоставления ей независимости. Вот почему подписание уже в конце лета 1918 года добавочного советско-германского договора к Брест-Литовскому миру, тоже секретного, и выглядит вполне логично.
Для полноты картины остаётся лишь напомнить содержание этого документа, подписанного 17 августа в Берлине всё тем же Адольфом Иоффе и статс-секретарём германского МИДа Паулем Гинцем:
"Германия очистит оккупированную территорию к востоку от р. Березины по мере того, как Россия будет уплачивать взносы, указанные в ст.2 русско-германского финансового соглашения.
Германия не будет вмешиваться в отношения Русского государства с национальными областями и не будет побуждать их к отложению от России или к образованию самостоятельных государственных организмов.
Россия предпримет немедленные действия, чтобы удалить из своих северорусских областей боевые силы Антанты" (7).
К тому времени последовательные немецкие наступления на Западном фронте окончательно провалились, в дело одна за другой уже вступали американские полевые армии. И на Востоке ситуация тоже менялась стремительно – подписание добавочного договора лишь развязало руки правительству народных комиссаров и уже 29 августа СНК принял декрет об отказе от договоров, заключённых бывшей Российской империей о разделах Польши. Итак, ещё одна декларация признания будущей независимой Польши "де-юре":
"Все договоры и акты, заключённые правительство бывшей Российской империи с правительством Королевства Прусского и Австро-Венгерской империи, касающиеся раздела Польши ввиду их противоречия принципу самоопределения наций и революционному правосознанию русского народа, признающим за польским народом неотъемлемое право на самостоятельность и единство, — отменяются настоящим бесповоротно" (8).
Большевистские пресса и радио тут же поспешили распространить информацию о декрете, лишний раз напомнив, что он принят в развитие Декрета о мире и Декларации прав народов России. Похоже, польский вопрос, как вопрос внутренней политики, новое российское правительство окончательно сняло для себя с повестки дня.
Осенью 1918 года произошли революции в Германии и Венгрии, на грани революции, причём с реальной перспективой создания уже единой Красной Германии, была и оставшаяся в одиночестве Австрия. Всё это и предопределило исход мировой войны не в пользу Центральных держав, оккупировавших Польшу. А вскоре революционный ВЦИК аннулировал и сам Брестский мир (9). Итак, польский вопрос, уже до это решённый де-факто, несмотря ни на какую оккупацию территорий, заселённых поляками, можно было уже считать решённым наперёд и де-юре.
Взято: Тут
0