Козловский: Я не буду голосовать за Путина и восхищаюсь тем, что делает Навальный ( 3 фото + 1 видео )

Популярный атёр Данила Козловский, рискуя карьерой, дал чрезвычайно резкие оценки политической ситуации в России.

Выступление Козловского прозвучало в интервью журналистке Ирине Шихман в рамках её Youtube-проекта «А поговорить?» Беседа состоялась перед премьерой фильма «Чернобыль», в котором Козловский выступает как режиссёр и исполнитель одной из главных ролей.

Актёр, недавно ставший отцом и вместе с тем переживший расставание с актрисой, моделью и режиссёром Ольгой Зуевой, рассказал о российском и американском кино, разгоне митингов в России, долголетии Путина, симпатии к Ходорковскому, (не)доверии к Навальному и (не)сменяемости власти.

«Я сразу вынесу за скобки два фундаментальных отличия (российского кино от американского. – Прим. Sobesednik.ru) – это время и деньги. Допустим, у тебя есть англоязычный сценарий фильма, который стоит 20 миллионов долларов. Такой не самый дорогой фильм. И люди не будут стараться сделать этот фильм за 10 миллионов, если он написан на 20.

Если они поймут, что у них нет 20 миллионов, то будут переписывать сценарий и снимать за те деньги, которые стоит новый сценарий. Либо они будут снимать фильм за то время, которое нужно, чтобы реализовать сценарий на 20 миллионов.

Они не будут говорить: актёр снимается в другом фильме, а потом у него выпуск спектакля – давай мы подготовим фильм за полтора месяца и снимем за три недели. Нужно тридцать пять съёмочных дней – попробуем уложиться в двадцать. В Америке так делать не будут. Либо не станут реализовывать проект, либо дождутся другого времени.

У нас всё ровно наоборот. Есть сценарий, написанный на 600 миллионов рублей – а имеется только 350. Тут мы сэкономим на администрации, тут на каскадёрах, тут уплотним график. И съёмочный процесс начинает превращаться в режим ежедневного подвига.

Ещё одно отличие – это профессиональная репутация, когда актёр, сценарист, гримёр, каскадёр дорожат своей профессиональной репутацией. Невозможно, чтобы актёр в Америке пришёл с невыученным текстом. А у нас это система, это нормально.

Я сейчас снимал фильм после «Чернобыля», у меня через день, а то и каждый день приходили люди с невыученным текстом.

В Америке это не принято. Если ты два раза не выучишь текст, ты автоматически в «чёрном списке». А о том, чтобы прийти на съёмочную площадку пьяным или с бодуна, и речи быть не может.

Ко мне актёры приходили на съёмочную площадку пьяными. И тут возникает выбор: уволить человека – пошёл вон отсюда, гад, и чтобы духу твоего я здесь не видел – а другая, продюсерская часть головы, говорит: тогда нужно переснимать этот день, тот день, один стоит 5 миллионов рублей, другой 7 миллионов, а на вот этот объект тебя вообще больше не пустят снимать – и ты в патовой ситуации.

Улыбаешься, вызываешь кого-нибудь и говоришь: дайте ему кофе, поставьте ему клизму или капельницу и следите за тем, чтобы он себе водку из термоса не наливал.


Конечно, я слежу за митингами и тем, как их разгоняют. Это происходит совсем рядом, как за этим можно не следить?

Людей разгоняют силой, не дают им высказать свою позицию, бьют кирзовыми сапогами в живот, в лицо – как к этому можно относиться? Как к проявлению насилия, а к любому проявлению насилия я отношусь абсолютно негативно.

Актёр должен записывать ролики в поддержку поправок к Конституции, становиться «доверенным лицом» или наоборот звать людей на митинги? В идеальной системе координат актёр не должен высказываться ни за, ни против. Но мы живём в определённом контексте, времени, политической ситуации.

Должен ли я был высказываться о происходящем в Белоруссии? Наверное, нет. Но когда я увидел все эти зверства, эти преступления против собственного народа, я совершенно искренне об этом высказался.

Когда я лет десять назад высказывался о Ходорковском, для меня это был герой, который сидит в тюрьме незаконно.

Сейчас я понимаю, что происходит, что защищают и хотят сказать люди, выходящие на улицу, и отношусь к этому абсолютно уважительно и даже трепетно. Но я не чувствовал за собой какой-то личной убеждённости, не мог для себя сформулировать: зачем мне сейчас выходить на улицу?

Если говорить о последних митингах в поддержку Алексея Навального, меня поражает и восхищает то, как он это делает, я всё время пытаюсь ему внутренне поверить. Хочется, чтобы был человек, который, безотносительно действующей власти, отстаивает свою позицию и не боится идти против большой силы.

Но сказать, что я вижу его политиком или своим президентом, я на сегодняшний день не могу. Политик должен развиваться, и через два-три года, слыша его речи и предвыборную программу, ты можешь изменить к нему своё отношение.

Но меня бесит, что создаётся такой вакуум, такая «токсичность», что ты должен занять ту или иную позицию. Но ты не можешь сказать: ребята, подождите, я не знаю, хочу ли я выходить на митинги, дайте мне разобраться, я с собственной жизнью не могу разобраться. Я не обладаю таким мобильным умом, чуткостью и аналитическим складом, чтобы быстро принимать такие решения.


Но ведь ты должен определиться. Иначе на тебя посмотрят и скажут: продажный, идиот, дебил. Возможности выбора не оставляют. Это одна из больных проблем.

Как может либеральная часть проповедовать свободы – я сам либеральной стороны человек – возможность быть услышанным, если кто-то говорит «я за действующую власть», и по нему проезжают катком.

Вот Слепаков написал стих в своей манере – и что последовало? Я такого количества проклятий не видел никогда. Мы не умеем принимать и прощать человека другой политической точки зрения, другого видения.

На следующих выборах я не пойду голосовать за Путина. Я против несменяемости власти. Я не верю, что можно тридцать лет успешно руководить страной.

Когда Путина в самом начале его президентского срока спрашивали, будете ли вы баллотироваться на новый срок, будете ли менять Конституцию, я помню его резко негативные ответы на эти вопросы. Я поддерживаю того Путина, который понимал, что любое долголетие власти – синоним застоя.

Моя поддержка Ходорковского была во многом такими революционными настроениями молодости. Но, конечно, тогда я сочувствовал Ходорковскому, как я сейчас сочувствую Навальному, который сидит в тюрьме, сочувствую его супруге, его детям и близким. Очевидно, что этот человек не заслуживает быть в тюрьме. То же самое я испытывал десять лет назад к Михаилу Ходорковскому, с которым не знаком.

Наверно, с возрастом становишься осторожней. Но дело, скорее, в том, что ты начинаешь чуть-чуть больше видеть.

В силу своей профессии я часто общаюсь с представителями верхнего эшелона власти. И я часто встречаю там людей, которые понимают, что происходит, и пытаются сделать что-то хорошее, построить что-то, а не разрушить, своровать, взять.

Я вижу их и не могу говорить, как раньше: а, всё гнилье. Я вижу этих людей, я с ними взаимодействую. Я сегодня наговорил много вещей, из-за которых могу многое потерять как актёр, режиссёр и руководитель продюсерского центра. Но я говорю то, что чувствую, сегодня это так.

Сегодня я не боюсь что-то сказать и что-то потерять после этого. Что будет, если ситуация изменится, и станет гораздо больше чего терять – не знаю. Может быть, я запою совсем по-другому. Не знаю».