"Ваша жизнь не нужна государству": Что продвигают под видом "милосердной смерти" ( 3 фото )

Люди страдают от невыносимой боли в результате тяжёлых заболеваний. Рождаются дети, которые могут прожить совсем недолго и в муках. Есть люди, которые способны жить только и в результате подключения их к оборудованию. Сегодня мы поговорим об эвтаназии: благо это или узаконенное убийство? И кто выигрывает в итоге? Эту тему обсудим с отцом Фёдором (Лукьяновым), председателем Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства Русской Православной Церкви, и Инной Ямбулатовой, секретарём Гиппократовского форума.

Автор:
Александра Машкова-Благих

Александра Машкова-Благих: Спасибо, что вы со мной. Поводом для нашей встречи послужила интересная новость. Дело в том, что в СМИ прозвучало предложение только с седьмого дня регистрировать младенцев, которые родились на очень раннем сроке – менее 20 недель – и с экстремально низким весом – менее 500 граммов. То есть до семи дней такой младенец вроде как не человек.

Ладно бы, если бы это сообщение как-то единично прозвучало, но ещё ранее бывший министр здравоохранения Вероника Скворцова уже предлагала провести референдум и выяснить, как россияне относятся к эвтаназии. А еще раньше – или параллельно с этим предложением – были проведены исследования среди врачей, которые, как оказалось, в размере аж 70% поддерживают идею некой милосердной смерти. И мой первый вопрос – к отцу Фёдору. Известно, что Русская Православная Церковь не приемлет милосердную смерть, которую предлагает эвтаназия. Вы же вроде за милосердие – а почему нет?

Милосердие или холодный расчёт?

Отец Фёдор (Лукьянов): Скажу вам сразу: ошибка в самом понятии "милосердной смерти". Не бывает милосердной смерти. В Средневековье было такое оружие – тонкий кинжал, который назывался "мизерикордия ", или "милосердие", который убивал быстро и без сильных мучений. Но вы понимаете, что это такое – это убийство. И в отношении того, что сегодня называется эвтаназией, Церковь как совесть общества ещё раз напоминает: это самоубийство для пациента и убийство для врача. Мы собираем для тяжелобольных детишек миллионы рублей, чтобы спасти одну маленькую жизнь, а эти люди говорят нам: надо прекратить жизнь этого ребёнка, потому что нам доставляет страдания и ему доставляет страдания находиться в таком состоянии. Но простите меня: может быть, не нам всё-таки решать за этого малыша, потому что Бог дал ему жизнь, а жизнь – это святыня, мы боремся за жизнь наших близких. Когда дело касается любимого человека, все сразу вспоминают, что эвтаназия – это плохо, потому что она проявляет свое подлинное лицо. Я скажу вам прямо: эвтаназия – это фашизм, самый настоящий.

А. М.-Б.: Спасибо, отец Федор. Инна, что меня зацепило в этой новости – а новость-то не проходная. Новость-то озвучил не какой-то врач, а озвучил педиатр, неонатолог, доктор медицинских наук Елена Кешишян. Что происходит?

Инна Ямбулатова: Уже правильно сказали, что катастрофа как раз – вот в этом формировании общественного мнения эвтаназаторов среди врачей. То есть парадигма смещается. Вы, например, можете себе представить, что тот же Пирогов в севастопольском госпитале сидел – а он не реже встречался со страданиями, чем современные врачи, это оторванные ноги, вырванные кишки и так далее – и раздумывал, убить ему этого пациента или нет? Вряд ли такое можно представить. Он что, видел меньше мучений, чем современные врачи? Или он был глупее? Представляете себе, психология Мечникова, Склифософского, Павлова, Пирогова, тот же Николаев, тот же Петров – основатель деонтологии. Собственно, мы вышли из этих столпов медицины. И вот эта плеяда врачей, которых мы называем великими, или древний врач Гиппократ, который говорил, что он не только не подскажет путь, каким человек может себя убить, но и не даст ему лекарства, если его попросят – а современные врачи разворачиваются в другую сторону.

А. М.-Б.: Инна, почему они развернулись? Ведь есть исследования.

И. Я.: Ну смотрите, за 1989 год мы видим исследования – это 47% врачей поддерживают эвтаназию. 10 лет проходит – мы видим 70%. Понятно, что происходит смена состава. Старые врачи уходят, которые ещё думают, холистический подход, нравственно-моральные какие-то императивы – и приходит логически-рациональное мышление.

Что особенного в интервью Кешишян? Нам нужно чётко понимать, что она сказала. Даже не то, что она эти 7 дней указала, в течение которых ребёнка можно не считать человеком. Она перекладывает ответственность – понятное дело, она защищается в связи с делом Сушкевич, делом Ругина, она хочет переложить ответственность с врача за смерть пациента на родителя. Родители должны выбирать. То есть врач говорит: я не хочу нести ответственность за выбор, жить или не жить. То есть в современном понимании нашего общества это родителей хотят сделать убийцами своих детей. По большому счёту, происходит катастрофа, потому что это педиатр озвучивает.

Второй очень опасный момент, который она проговаривает. Она говорит, что медицинская наука, спасая таких детей, руководствуется изучением процессов. Медицинская наука не может руководствоваться изучением только процессов. Она вообще направлена на спасение пациента. Тем более преступно, когда это педиатр говорит.

Дальше она говорит следующее – вопрос поднимается колоссальной важности: это дорого. Это 200 тысяч в день. И тут же люди, которые читают её интервью, думают: да, действительно, давайте эти деньги сэкономим, не будем спасать этих пациентов, а отправим их на спасение тех, кого легко можно спасти: условно говоря, операцию провёл, человек встал и пошёл. То есть вот парадокс, как потихоньку заходит вот это вывихнутое милосердие, вывихнутая логика.

И мы тогда начинаем понимать, кто заинтересован.

Всё это уже было… в нацистской Германии

А. М.-Б.: Кто заинтересован?

Отец Фёдор: Какая знакомая риторика. Программа "Т-4" запущена была в 1939 году в фашистской Германии. Все неполноценные, инвалиды, слабые младенцы, люди не той национальности подвергались насильственной эвтаназии. Ближним говорили, что они умерли от острой дифтерии, но на самом деле ходили автобусы смерти, они забирали людей на уничтожение. И ближним выдавали только пепел этих людей. Причём заметим, что программа "Т-4" стала известна и была осуждена на Нюрнбергском процессе только потому, что она была в фашистской Германии. Но до этого подобные программы проводили в США и в Скандинавии и так и не получили общественной оценки. Иными словами, потихонечку сегодня через такие публикации, заявления, через якобы милосердие и экономическую эффективность нам фактически пропагандируется отказ от вообще человеческого отношения к больным, старикам, детям.

А. М.-Б.: Вы очень хорошо сейчас вспомнили о нацистской Германии. Мы следим за ситуацией по эвтаназии немножко с другого бока. По роду деятельности мы много лет исследуем западное законодательство, как оно меняется, потому что так сложилось, что то, что плохо на Западе, через 2-3 года почему-то приплывает к нам. Причём как-то выборочно. То, что у них хорошее, почему-то не приплывает – например, прекрасные противоабортные программы, а вот всякое странненькое, лишающее человека достоинства, глядишь, и через пару лет уже у нас.


Фотография Рут Паппенгеймер, убитой в больнице Кальменхоф, Германия, в 1944 году, по программе "Т-4". Фото: Arne Dedert/dpa/Global Look Press

Так вот. Последний тренд Запада – и там уже открытые двери, это уже не дискуссия – эвтаназия. И когда мы стали смотреть, кто же финансирует эти начальные группы, всплыл наш "любимый" господин Сорос.

Отец Фёдор: Который сотрудничал с фашистами, несмотря на своё происхождение и то, что он дистанцировался от этого, – это известный факт. Плюс к этому надо сказать, что, конечно же, неизбежно становятся заметны сходства между программами пропаганды абортов, то есть эвтаназии человеческого плода, программами элиминации лишних эмбрионов и программами уничтожения стариков, потому что всё это связано между собой. Человеческая свобода потихоньку окружается, и рано или поздно нам тоже поставят вопрос: а приносим ли мы достаточную эффективную пользу нашему обществу? Или мы маргинальная часть этого общества, мы не приносим доход? И вопрос тогда может встать о том, а почему бы не избавиться от экономически неэффективной части общества.

То есть, легализуя аборты, легализуя уничтожение наших бабушек и дедушек, мы в конце концов легализуем уничтожение себя самих. Как человека, уничтожение врача, его достоинства, его этической принадлежности. Врач перестаёт быть врачом, если он легализует эвтаназию.

А. М.-Б.: А у нас уже есть суррогатное материнство, у нас уже есть разработки искусственных маток, у нас уже стоит вопрос, кто какую репродуктивную историю может себе позволить. Поэтому эта фантастическая история не выглядит совсем фантастической, если смотреть на неё сверху.

Инна, вопрос: эвтаназия бывает какая? Давайте проясним ситуацию.

И. Я.: Эвтаназия бывает по договорённости с врачом – по согласию так называемая. Врач в таком случае выступает соавтором эвтаназии, самоубийства. И вторая – это тот опыт, который Великобритания прошла, это когда принудительно эвтаназируют пациента, который, условно говоря, уже не человек. Я вам скажу, что фактически эвтаназия в России существует. Юридически она запрещена, фактически она есть. Это, прежде всего, программа абортов с 1920 года. Она есть. Потому что ребёнок уничтожается как "ещё не человек". А потом мы признаем "уже не человеком". И те, кто топит за эвтаназию сегодня, те, кто придерживаются вот этого "гуманного" подхода к предоставлению смерти человеку, убийство его, должны понимать, что эвтаназия не одна. Она добёрется до них. Потому что нормы нет. Категорию нормальности кто будет устанавливать?


В СМИ прозвучало предложение только с седьмого дня регистрировать младенцев, которые родились на очень раннем сроке и с экстремально низким весом – менее 500 граммов. То есть до семи дней такой младенец вроде как не человек. Фото: Olaf Döring/Global Look Press

Страшная ситуация в том, что государство начинает руководствоваться с подачи глобалистов вопросами логики и целесообразности. Ведь Кешишян что сказала? Этот ребёнок не целесообразен, он не принесёт никакой пользы обществу, он только заберёт средства. Всё, жизнь этого ребёнка не целесообразна. Для государства нет смысла в существовании этого ребёнка. Государство подходит к своему внутреннему состоянию как к полицейскому режиму. Вот это и есть нарушение договора между обществом и государством.

А. М.-Б.: Главный интересант в этой истории – государство фашиствующего типа.

И. Я.: Трансгуманизм – это продолжение фашизма, украшенное ванильными бантиками, называемыми гуманностью. По большому счёту, логичное целесообразное государство, в котором свобода человека ограничена, но при этом всё руководствуется вопросами права – мы его защищаем – это мечта трансгуманизма. Этот холодный мир лаборатории – это их мечта.

А. М.-Б.: Что меня поразило. Мы когда смотрели документы, касающиеся деятельности Сороса и продвижения эвтаназии в США – насколько я помню, там 5 штатов приняли её, – оказалось, что эта программа была одной из самых недорогостоящих. То есть за очень маленькие деньги Сороса внезапно произошёл слом общества, потому что он давил на чиновников в первую очередь и на медиков, которым предлагалась схема "сними с себя проблему": сними с себя социальные обязательства, смотри, какая интересная идея – милосердная смерть. Ведь эвтаназия кого касается? Детей недоношенных, паллиатива, стариков…

И. Я.: …И смертельно больных в терминальной стадии. Кстати, этот вопрос – самый важный. Почему? Потому что многим кажется, что человек обращается с просьбой к врачу убить его, потому что у него непереносимые боли. Это действительно так. Врач должен понимать, что в этот момент в человеке говорит боль, в нём говорит болезнь. Разум в этот момент в человеке отключается. Слушайте, Булгаков несколько раз собирался покончить жизнь самоубийством и каждый раз откладывал. У него был рак головного мозга – он погибал от страшных болей. Пушкин умирал от страшных болей – у него был перитонит. Но он терпел эти три дня, он не попросил себе яду.

То есть вот эта мысль, которая предлагается сегодня человеку, который заболел. Ему говорят: ты не переживай, мы тебя избавим от этого. И человек сам не понимает, на что он соглашается, боль начинает в нём говорить. И тогда, вступая в эту область взаимоотношений, приходит врач, который говорит: да, я тебе помогу. Но на самом деле врач здесь руководствуется собственным пониманием выносимости эмоций, которые он испытывает, глядя на того пациента.

А. М.-Б.: А давайте послушаем самих врачей. Вот что рассказала Наталья Школяр, врач онколог-генетик, имеющий дело с крайне тяжёлыми больными. Что она думает о боли и о борьбе с болью?

Для лечения болевого синдрома существует много методов. На сегодняшний день это хирургический метод, когда мы решаем с помощью скальпеля данный вопрос. Второй – это медикаментозный. И, конечно же, психологический. Что касается каких-то других вещей и методов, которые могли бы помочь пациенту, это, скорее всего, связано с организацией самого здравоохранения, но не в центральных, крупных городах, а уже в каких-то маленьких областных, районных поликлинических службах. И здесь, конечно, уже достаточно сложно.

У нас паллиативная помощь на сегодняшний день не так хорошо развита на территории России и имеет разрыв. Этот разрыв связан с тем, что паллиативную помощь никто не финансирует. То есть в области ОМС она практически не финансируется, государством в том числе. Поэтому фонды, которые оказывают помощь, или врачи, которые самостоятельно оказывают консультативные услуги абсолютно бесплатно, – это на их собственном энтузиазме.

Наверное, этот вопрос вот таким образом звучит на сегодняшний день. То есть совершенная медицина, которая имеет абсолютно все методы для реабилитации и лечения болевого синдрома, ограничена какими-то политическими моментами организации здравоохранения.

Получается, что государство и медики имеют возможность помогать людям.

И. Я.: Условно помогать. Мы не можем говорить, что эвтаназия – это реальная помощь. Мы говорим о том, что вот это состояние человека – то, что говорила Наталья, терминальная стадия – оказывается, это все преодолимо. Но что сделало государство. Давайте наше государство, Россию возьмём. Оно переложило с больной головы на здоровую. Вот эта невозможность государства обеспечить большое количество пациентов – слушайте, сегодня 600 тысяч человек в России стоят в очереди на паллиатив. Это сумасшедшая цифра. И государство обязано взять их на досмотр, государство обязано обеспечить им достойный уход. Но государство говорит: я не хочу на это тратить деньги. Или у меня нет какой-то нормативно-правовой базы, чтобы обеспечить этих людей способом обезболивания доступным. У нас доступность обезболивающих препаратов – это Москва, Санкт-Петербург, часть каких-то регионов ещё, но глубинка не знает этого.

У нас есть страшные факты, когда дети убивают своих родителей, потому что не могут смотреть на их мучения. А что потом этот человек делает? Посмотрите по уголовным делам. Вот этот человек убивает свою мать – и пытается убить себя. Потому что он не может вынести трагедии, которая в его жизни произошла. Ему приходится это делать. Кто виноват? Он, мать, которая страдает? Виновато государство в этом случае. То есть все нормотворческие акты надо отложить и заняться этой массой страдающих людей.

Врачи-палачи

А. М.-Б.: Плюс врачебные ошибки, которые можно прятать. Ведь одно дело выхаживать маленьких деток и ошибаться…

Отец Фёдор: И мы знаем это на примере Калининградской области, где в роддоме произошла страшная трагедия, когда фактически в рамках системы был умерщвлён новорождённый младенец. Мы знаем, что там идёт судебный процесс, суд ещё вынесет своё решение, но факт в том, что, как оказалось из материалов, опубликованных в Сети, ещё до выноса ребёнка из родильного зала акушеры-гинекологи сегодня берут на себя ответственность решить, будет он мертворождённым или нет. А ребёнок-то живой. То есть получается, они за мать и за Бога решают, жить этому ребёнку или нет, чтобы не портить отчёт. Об этом свидетельствуют записи, опубликованные в интернете. Естественно, опубликованные в результате открытого процесса и показаний свидетелей.

Что мы видим? Мы видим потерю человеческого образа со стороны этих людей. Фактически они сами на себя берут функцию палача. Но врач не может быть палачом.

А. М.-Б.: Потому что в Миздраве теперь важнее статистика, целесообразность, бюджеты, отчёты, а не какие-то, извините, недоношенные младенцы "какой-то узбечки" – они даже это вменили женщине в вину.

Отец Фёдор: Какая разница?

А. М.-Б.: Для нас – никакой, а для них, которые оправдывали это, даже национальность была важна.

Отец Фёдор: В том-то и дело. Я помню ещё один фрагмент из аудиозаписи, когда там говорится: если ты верующий, иди и веруй в церковь. То есть уже она внутренне чувствует, что совершает преступление. Там идёт спор между педиатром, которая пытается сохранить жизнь ребёнка, и женщиной, которая готовится сделать этот смертельный укол. Она там говорит: ты верующая – иди в церковь, а мы тут делом занимаемся. То есть даже нравственный закон отвергается.

Это до чего дошло наше медицинское сообщество? Надо менять эти установки, с самого начала, с самого образования медицинского. Чтобы врач ценность человеческой жизни ставил в основу своей деятельности. Это естественно. Иначе не стоит иди во врачебную профессию.

А. М.-Б.: А началось всё, насколько я понимаю, когда человек вмешался в репродуктивную природу.

И. Я.: Я, собственно, постоянно об этом говорю: когда мы начинаем вмешиваться, мы не можем остановиться. У человека есть такая способность. В принципе, самый главный монополист, который покушается на человеческую жизнь, это дьявол. Поэтому эвтаназия – это отрыжка атеизма. Нужно это признать. В медицине что произошло: человек, начиная со своего рождения и заканчивая смертью, сталкивается с современной медициной каждый раз с позиции эвтаназии. Он постоянно страхуется перед угрозой быть уничтоженным. Вся медицинская наука, которая сейчас построена, и система здравоохранения, она в принципе наезжает на право человека на жизнь, начиная от зачатия.

Ты родишься или не родишься? – первый вопрос. Ты родился; тебе сохранят жизнь или не сохранят? Если ты попал в аварию, тебе сохранят жизнь или вынут органы? Ты подросток: тебе поменяют пол или не поменяют? Это такая наезжательная программа на свободу человека. При этом это подаётся под соусом свободы. Но свобода предлагается кому-то, забирая свободу у кого-то. Попадёшь ли ты в список тех, кому даровано право распоряжаться чужой жизнью? Это вопрос, кстати, к медикам тоже: они должны понимать, что им будет 70, что они заболеют Альцгеймером или Паркинсона, что у них будет онкология, и эвтаназия до них доберётся. То есть сегодня ты стоишь со шприцем и принимаешь решение, сохраняешь ты жизнь этому ребёнку или не сохраняешь, или оставляешь его на семь дней без помощи, выживет – не выживет, как предлагает Кешишян. Но и она должна понимать, что и за ней тоже этот вопрос придёт.

А. М.-Б.: Логик и прагматик становится безумцем.

Отец Фёдор: Потому что отказывается от нравственного закона. Сама по себе логика не может существовать. Она должна быть в некоей нравственной парадигме. И нравственный закон даёт нам эту парадигму.

А. М.-Б.: Сейчас мы считаем деньги, потом мы недосчитаемся нас самих.

И. Я.: Если глобально: кто интересанты эвтаназии? Это те, кто топят за снижение численности населения. В принципе, вот эта идея о том, что численность людей должна быть сокращена. Программы какие? Доступность абортов, репродуктивные технологии, вакцинация и эвтаназия. То есть, в принципе, набор небольшой.

Дальше мы спускаемся на уровень государственного мышления. Государство говорит: мне невыгодно содержать вот это, вот это и вот это. Ты налоги не платишь – ты в принципе не соответствуешь моей логике. Ты слепой, без ног – это, в принципе, тоже нецелесообразно. Паркинсон, Альцгеймер – это вообще бесполезные люди. То есть ты на органы не годишься, ты на репродуктивность не годишься, ты в принципе вне логики государства.

Потом спускаемся ещё на уровень ниже – уровень общества. Общество говорит: а я не хочу продолжать свою жизнь, если в ней больше нет удовольствий. Жизнь минус комфорт и удовольствия равно эвтаназия. Это те, которые добровольно уходят в результате депрессии. Часто такое случается в Швеции, Дании – скандинавских странах.

Вот какая статистика по скандинавским странам интересная: самое большое число самоубийств в самых благополучных социальных странах, там, где сытая, довольная, комфортная жизнь. Там люди вешаются и стреляются. Они не хотят жить. Им нечего хотеть. По большому счёту, первый человек, который попросил эвтаназию, сказал: я больше не знаю, для чего мне жить, у меня нет смысла. То есть потеря смыслов. Атеизм не может заменить глобальные смыслы.

А. М.-Б.: А самый низкий уровень самоубийств – это бедная Индия и бедная Африка. Они чётко говорят: нам есть за что жить.

Отец Фёдор: Однажды Всемирная организация планирования семьи устроила в Индии пропагандистскую кампанию и сделала там два плаката: на одном была изображена семейная пара с одним ребёнком, с машиной, домом и другими элементами благополучия, а на другом плакате была изображена большая нищая многодетная семья. Так индусы стояли, показывали пальцем на эту малодетную семью и говорили: бедные, Бог детей не дал. То есть пропаганда сработала наоборот, потому что богатство в Индии совсем по-другому воспринимается. Это дети – вот оно, богатство.

И. Я.: И кстати, эвтаназию продвигает именно европейское мышление, не восточное. Почему? Я склонна считать, что здесь логика мышления и заинтересованности заключается в том, что Европа катастрофически стареет. К 2050 году старики составят от 60 до 70 процентов от всего населения Европы. Это катастрофа. Потому что под пожилого человека нужно переделать социальную сферу, медицина другая для них, нужно переделать школы – то есть нужно вообще всю систему перестроить. У Европы на это нет денег и понимания того, кто будет этих стариков кормить. Поэтому за эвтаназию топят из-за чего? Из-за стариков. У них первый вопрос стоит: в каком возрасте человек в принципе становится нецелесообразен.

Отец Фёдор: А в каком случае пожилой человек беззащитен? Если он когда-то поверил эвтаназаторам и эвтаназировал своих детей, то есть не родил себе деток, которые и есть его поддержка. И что мы сегодня видим? Пенсионный возраст отодвигается примерно в ту же точку, куда движется эвтаназия, чтобы минимизировать социальные затраты. И человек оказывается беззащитным, потому что некому, оказывается, его содержать, кроме государства, которое потихоньку снимает с себя эти обязательства.

А. М.-Б.: Итак. Мы начали с абортов. Потом мы призвали людей не рожать детей. И вот мы подошли к той точке, когда пожилой человек остаётся бездетным, по факту никому не нужным, и государство умывает руки со словами: я могу предложить тебе только убийство. И это всё – под видом продвижения свободы, образа жизни – путешествуй, трать деньги, наслаждайся.

Отец Фёдор: Хочу подчеркнуть, что это навязывается нашему государству. Оно сопротивляется, конечно. Потому что в нашей системе власти есть здоровые силы, которые этому противятся. Но мы должны всегда помнить, что мы страна, победившая фашизм. Мы страна, которая освободила Европу от фашизма. И, наверное, было бы хорошо, если бы мы освободили и от эвтаназийного фашизма и наше мышление, и сознание людей, которые ещё пока смотрят на Россию как на нравственный ориентир.

А. М.-Б.: Спасибо вам большое за эту фундаментальную беседу. Резюмируем. Эвтаназия выгодна недобросовестным политикам, которые хотят окончательно снять с себя социальные обязательства. Причём руками самих людей. У эвтаназии нет дна. Кто будет судить, кто должен жить, кто – умереть? Кто будет обозначать цену человеческой жизни? Кто будет определять полноценность и целесообразность каждого? Спросите у самого себя, входите ли вы в этот список, который будет нужен кому-то? И мы опять возвращаемся к тому, что для врача самым главным предметом должна быть этика.