JaisonX
Русская Польша: автономия, как и было сказано ( 6 фото )
— Правда ли, что большинство шпионов — евреи?
— Конечно, среди шпионов попадаются евреи, но шпионов-поляков гораздо больше.
Из фронтовых бесед князя Оболенского, август 1915 г.
Весной 1915 года Николай II отправился с инспекционной поездкой на фронт. Очевидно, что в простом посещении русских войск, находящихся на боевых позициях, их верховный глава, император всероссийский, не мог встретить никаких особых препятствий, кроме заботы о личной безопасности монарха. Но некоторыми кругами имелось в виду придать посещению Николаем II завоёванного края (Галичины) характер куда более внушительного акта, которым можно было бы морально закрепить стремление России к будущему присоединению славянских земель Закарпатья. Понятно, что поездка такого рода могла вызывать уже сомнения политического свойства (1).
Насколько непредсказуемым мог быть внешнеполитический резонанс на поездку Николая II в Галицию, нетрудно судить хотя бы из письма посла в Лондоне А.К. Бенкендорфа министру иностранных дел 12/25 мая 1915 г.
«Мне известно из серьёзного источника, что суровые меры нашей администрации во Львове становятся всё круче и грозят вызвать со стороны поляков недовольство, которое может распространиться и рассеять симпатию, с которой наша оккупация была первоначально встречена. Эта критика касается главным образом чиновников, присланных из России, деятельность которых становится всё более нетерпимой и придирчивой. Если даже эти предупреждения преувеличены, они всё же настолько учащаются и отражают такое беспокойство за общие политические последствия, что я не могу, наконец, не довести о них до вашего сведения. Представляется очевидным, что даже кажущееся противоречие между провозглашёнными политическими принципами и применением их на месте может повлечь за собой лишь предоставление симпатизирующим ещё Австрии и германской политике польским элементам самого действительного оружия и подготовить лишние трудности, о которых придётся в будущем пожалеть» (2).
Николай II и великий князь Николай Николаевич на дороге в поверженный Перемышль
И всё же поездка императора в Галицию состоялась – сразу после взятия Перемышля. Вряд ли кто-то тогда мог предположить, что Галицию русским вскоре придётся оставить. Характерно, что едва ли не самым ярым «русификатором» выступил в эти дни сам император — он жёстко потребовал от верховного главнокомандующего свернуть все инициативы по формированию в русской армии польских частей и соединений. Формирование легионов немедленно прекратили, начав распределять новопризывников из польских губерний равномерно по строевым частям. Те же части, что уже были сформированы, переименовали: хоругви в сотни, легионы – в бригады и дружины с прямым подчинением новому варшавскому генерал-губернатору князю Л.Д. Енгалычеву.
Но военная судьба, как известно, переменчива: время побед русского оружия сменилось временем тяжёлых поражений. Горлицкий прорыв весной 1915 г. полностью изменил повестку дня, и русское военное командование, в отличие от политиков, на время вовсе позабыло о поляках. Однако вполне реальная перспектива потери всей территории Царства Польского практически вынудила царскую бюрократию вернуться к рассмотрению польского вопроса.
Горлицкий прорыв 1915 г.
Несвоевременная инициатива
Он обсуждался уже в самый разгар великого отступления – сначала в Совете министров, куда впервые пригласили сразу и князя Велёпольского, и Дмовского и Грабского, потом на совещании в ставке 14 июня 1915 г. При этом было решено создать особую комиссию для разработки основ автономии Польши… (3) Само слово «автономия» на тот момент звучит лишь в воспоминаниях Ю.Н. Данилова, а также других участников совещания в ставке. Но документально в материалах совещания столь чёткого термина исследователям найти не удалось.
17 июня было объявлено «об образовании особого совещания под председательством И.Л. Горемыкина для предварительного обсуждения вопросов о порядке осуществления начал, возвещённых в воззвании Верховного главнокомандующего от 1 августа 1914 г.». Состав особого совещания был определён в 12 человек, причем – польские и русские общественные деятели в равном числе. Председательствовать в заседаниях совещания в отсутствие Горемыкина было предоставлено госсекретарю С.Е. Крыжановскому.
Сообщение о начале работы совещания с 20 июня прошло в газетах на следующий день. 22 июня 1915 года состоялось первое совещание в полном составе. Русскую сторону на нём представляли как члены князь Д.Н.Святополк-Мирский, П.Н.Балашов, Н.П.Шубинский и члены Госсовета профессор Д.И.Богалей, А.Д.Самарин и А.А.Хвостов, польскую – члены Госсовета А.Э.Мейштович, К.Г.Скирмунт, С.И.Лопацинский и др.
С открытием совещания польские представители направили императору верноподданную телеграмму, где вновь звучал известный мотив о «единстве братских народов под скипетром Романовых». Схожая по содержанию телеграмма была направлена и верховному главнокомандующему. 27 июня Самарина, не участвовавшего в первых днях работы совещания, заменил член Госсовета А.П.Никольский. Кроме того, к работе совещания привлекли товарища министра народного просвещения Рачинского. Затем на совещании отсутствовал Балашов. Кроме шести русских участников в совещании также принимали участие И.Л. Горемыкин и С.Е. Крыжановский.
Уже по ходу совещания кадетская «Речь» с явной надеждой отмечала: «Разногласия обнаружились только по вопросам, связанным с большой программой устройства Царства Польского». В целом же в ходе совещания были выделены две категории вопросов – 1) устройство Польши в случае объединения; 2) устройство в случае необъединения и неотложные реформы.
Участники совещания начали работу сразу с обсуждения вопросов второй категории, как более актуальных, причём в основном – по языку, религии и управлению краем. Относительно проблем с языком было фактически сразу договорено, что польский язык восстанавливается для преподавания в школах, использования в делопроизводстве и др. Так же единодушно была признана необходимость реформ в религиозной сфере и по административной части, главным образом — в местном самоуправлении. В отношении неотложных мер – у всех участников совещания было отмечено полное единодушие (4). Перерыв, как объяснил на чашке чая у министра внутренних дел князя Н.Б. Щербатова Крыжановский, был вызван необходимостью для русских участников быть на театре военных действий.
Возобновить работу совещания планировалось с открытием сессии Госдумы. Однако 19 июля в речи при открытии сессии Думы председатель совета министров И.Л. Горемыкин параллельно с обязательным отсылом к Воззванию великого князя в очередной раз отодвинул решение польского вопроса на послевоенное время. Хотя при этом и подчеркнул готовность Николая II «разработать законопроекты о предоставлении Польше, по завершении войны, права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах автономии, под скипетром государей российских и при сохранении единой государственности».
Однако и это выступление И.Л. Горемыкина честнее рассматривать как фактически вынужденное, в связи с перспективой потерять всякую надежду на восстановление русского влияния на потерянных польских территориях, а также и среди оставшихся в России авторитетных представителей польской общественности. Тем не менее, само слово «автономия», до того запретное, которого нет и в «Воззвании», прозвучало из уст представителя высшей власти впервые, на что тут же обратил внимание лидер кадетов П.Н. Милюков.
Несмотря на то, что по польским землям уже стремительно маршировали немецкие полки, выступление премьера успела поприветствовать и польская пресса. «Kurjer Warszawski» писал 12 августа (29 июля) 1915 г:
«В течение 80-ти с лишком лет не было в истории Польши такого значительного момента, как нынешний. Нельзя сравнить день 19 июля с тем, что творилось девять лет тому назад. Правда, тогда за автономию Польши высказалась большая часть русского народа, но так мало верилось тогда в возможность продолжительного русско-польского modus vivendi, что когда польские депутаты изложили во второй Думе окончательно выработанный ими проект политически-правового устройства Польши, они встретили даже со стороны принципиальных сторонников автономии критику и упрёки, что они затрудняют положение дел.
Теперешнее положение представляется совершенно иным. Теперь на заседании Думы 19 июля слова, касавшиеся польского вопроса, были выслушаны особенно внимательно и приняты они были с такой симпатией, как та, которую высказали представителям союзных держав.
В своей декларации председатель совета министров говорит о даровании Польше автономии лишь по окончании войны, что конечно, вполне понятно в виду того, что военные действия разыгрываются на польской территории.
Во всяком случае, автономия Польши не ставится в зависимость от того или иного исхода войны. Таким образом, мы получили заверение огромной важности, что если бы нам даже не дана была теперь возможность достижения нашей главной цели – воссоединения польских земель, — то, во всяком случае, польско-русские отношения, согласно заявлению председателя совета министров, подвергнутся безусловной перемене» (5).
Proszę bardzo, Войско Польско…
Похоже, Николай II вплоть до весны 1915 года всерьёз рассчитывал на скорую победу над немцами, или для начала – над австрийцами. Пусть сорвался поход на Берлин, но доблестный Юго-Западный фронт уже готовился к броску через Карпаты – в Венгерскую долину, а там и до Вены рукой подать. И пусть половина русской Польши к тому времени оказалась в немецкой оккупации (из стратегических соображений) – решение польского вопроса виделось русскому императору вполне однозначным. Но одолеть Карпаты не удалось, а Горлицкий прорыв немцев в корне изменил положение дел на русском фронте.
Польский вопрос явно снова уходил на второй план. Тому способствовали как изменившаяся ситуация на фронтах, поскольку от истощённых французов помощи ждать не приходилось, так и не самый благоприятный внутриполитический фон. Война очевидно затягивалась, и куда более актуальные проблемы накатывались на страну, словно снежный ком. Полный крах военного снабжения и потеря лучших кадров регулярной армии, шпиономания и немецкие погромы в Москве, министерская чехарда и, как итог всего этого — отставка Верховного главнокомандующего. В августе 1915 года Николай решил сменить на этом посту грозного дядюшку Николая Николаевича. Очень немногие одобряли это шаг, но царю явно проще было перебраться в ставку, чем оставаться в беспокойном Петербурге.
Император Николай II, его грозный дядюшка Николай Николаевич и министр двора граф Б.В. Фредерикс
Однако поляки не перестали жаждать свободы, и эта жажда приобретала порой самые неожиданные формы. Среди особо активных немало было и тех, кто готов был немедля приступить к воссозданию польского войска. И отнюдь не в противовес стрелкам Пилсудского, о них вообще мало кто знал. Об одной из таких инициатив не замедлил доложить в МИД директор департамента дипломатической канцелярии при ставке Н.А. Кудашев:
«…генерал Янушкевич вчера мне конфиденциально сообщил о разговоре, который он имел с неким Матушинским, мелким польским помещиком, прибывшим сюда третьего дня с рекомендацией от жандармского генерала кн. Микеладзе. Этот Матушинский явился от имени группы поляков трёх империй: России, Австрии и Германии. Предложение его заключалось в предоставлении им (т.е. польскому населению без различия подданства) [права] выставить своё войско для борьбы с немцами. Он при этом просил лишь, чтобы даны были русские генералы и офицеры для командования этим войском, а также оружие, которого у них, поляков, нет (т.е. пушки); он заявил, что такого войска он легко может набрать до 500000 человек, имеющих будто бы всё прочее необходимое, т.е. одежду, ружья, патроны и т.д. и, — а это главное, сгорающих от желания бить немцев. Матушинский заявил, что взамен такой услуги поляки не требуют ничего особенного (ни собственной армии в будущем, ни знамён и т.п.), а только обещания воссоединения все трёх частей Польши, дабы австрийские и прусские поляки пользовались тем же режимом, что и русские их соплеменники; особого войска в будущем они не будут требовать; просят однако, чтобы собранные теперь войска были употребляемы исключительно на территории Царства Польского.
Генерал Янушкевич не пожелал связать себя никакими формальными обещаниями и предоставил себе дать знать Матушинскому по телеграфу, желает ли он продолжать этот разговор… До сих пор переговоры генерала с Матушинским не возобновлялись, но вот каковы решения, принятые великим князем и его начальником штаба: как бы велико не было желание у них не прибегать к польской помощи и все военные задачи выполнить самостоятельно, они сознают, что это теперь не так легко, а, кроме того, что использование поляков может быть весьма большой подмогой для армии, даже если предположить, что наберётся гораздо меньше, чем 500000 человек. Поэтому решено принять предложение, но под условием, что формированию этой польской армии будет придан характер ополчения.
Таким образом, если из дальнейших разговоров ген. Янушкевича с Матушинским выяснится, что предложение поляков исходит из серьёзного и представляет реальные гарантии военной помощи, то будет высочайшим манифестом объявлено ополчение губерний, входящих в состав Привислинского края. В ополчение поступит всё мужское население (согласно, конечно, правилам); если же в состав его попадут поляки родом из Кракова или Познани, то на это наше начальство будет смотреть сквозь пальцы… Ополчению будут приданы русские генералы, офицеры, пушки. Остальное оружие (винтовки, шашки, револьверы) уже, оказывается, имеется, чуть ли не было заготовлено для борьбы с нами…
Я не возражал на всё то, что мне говорил генерал Янушкевич, ограничившись замечанием, что важно убедиться в авторитетности Матушинского, в степени действительной помощи, которую можно ожидать от такого войска ополченцев, и что надо, чтобы, во всяком случае, это войско было вполне легальным; генерал вполне со мной согласился и обещал держать меня в курсе его дальнейших совещаний с поляками» (6).
Примечания
Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, Париж, 1930 г., стр.170.
Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 гг. М.1935, серия III, том VIII, часть 1, стр.11.
Данилов Ю.Н. На пути к крушению, М., 2000 г., стр.137-138.
«Речь», 4 июля (22 июня) 1915 г.
«Kurjer Warszawski», 12 августа (29 июля) 1915 г.
Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 гг. М.1935, серия III, том VI, часть 1, стр.270-271.
— Конечно, среди шпионов попадаются евреи, но шпионов-поляков гораздо больше.
Из фронтовых бесед князя Оболенского, август 1915 г.
Весной 1915 года Николай II отправился с инспекционной поездкой на фронт. Очевидно, что в простом посещении русских войск, находящихся на боевых позициях, их верховный глава, император всероссийский, не мог встретить никаких особых препятствий, кроме заботы о личной безопасности монарха. Но некоторыми кругами имелось в виду придать посещению Николаем II завоёванного края (Галичины) характер куда более внушительного акта, которым можно было бы морально закрепить стремление России к будущему присоединению славянских земель Закарпатья. Понятно, что поездка такого рода могла вызывать уже сомнения политического свойства (1).
Насколько непредсказуемым мог быть внешнеполитический резонанс на поездку Николая II в Галицию, нетрудно судить хотя бы из письма посла в Лондоне А.К. Бенкендорфа министру иностранных дел 12/25 мая 1915 г.
«Мне известно из серьёзного источника, что суровые меры нашей администрации во Львове становятся всё круче и грозят вызвать со стороны поляков недовольство, которое может распространиться и рассеять симпатию, с которой наша оккупация была первоначально встречена. Эта критика касается главным образом чиновников, присланных из России, деятельность которых становится всё более нетерпимой и придирчивой. Если даже эти предупреждения преувеличены, они всё же настолько учащаются и отражают такое беспокойство за общие политические последствия, что я не могу, наконец, не довести о них до вашего сведения. Представляется очевидным, что даже кажущееся противоречие между провозглашёнными политическими принципами и применением их на месте может повлечь за собой лишь предоставление симпатизирующим ещё Австрии и германской политике польским элементам самого действительного оружия и подготовить лишние трудности, о которых придётся в будущем пожалеть» (2).
Николай II и великий князь Николай Николаевич на дороге в поверженный Перемышль
И всё же поездка императора в Галицию состоялась – сразу после взятия Перемышля. Вряд ли кто-то тогда мог предположить, что Галицию русским вскоре придётся оставить. Характерно, что едва ли не самым ярым «русификатором» выступил в эти дни сам император — он жёстко потребовал от верховного главнокомандующего свернуть все инициативы по формированию в русской армии польских частей и соединений. Формирование легионов немедленно прекратили, начав распределять новопризывников из польских губерний равномерно по строевым частям. Те же части, что уже были сформированы, переименовали: хоругви в сотни, легионы – в бригады и дружины с прямым подчинением новому варшавскому генерал-губернатору князю Л.Д. Енгалычеву.
Но военная судьба, как известно, переменчива: время побед русского оружия сменилось временем тяжёлых поражений. Горлицкий прорыв весной 1915 г. полностью изменил повестку дня, и русское военное командование, в отличие от политиков, на время вовсе позабыло о поляках. Однако вполне реальная перспектива потери всей территории Царства Польского практически вынудила царскую бюрократию вернуться к рассмотрению польского вопроса.
Горлицкий прорыв 1915 г.
Несвоевременная инициатива
Он обсуждался уже в самый разгар великого отступления – сначала в Совете министров, куда впервые пригласили сразу и князя Велёпольского, и Дмовского и Грабского, потом на совещании в ставке 14 июня 1915 г. При этом было решено создать особую комиссию для разработки основ автономии Польши… (3) Само слово «автономия» на тот момент звучит лишь в воспоминаниях Ю.Н. Данилова, а также других участников совещания в ставке. Но документально в материалах совещания столь чёткого термина исследователям найти не удалось.
17 июня было объявлено «об образовании особого совещания под председательством И.Л. Горемыкина для предварительного обсуждения вопросов о порядке осуществления начал, возвещённых в воззвании Верховного главнокомандующего от 1 августа 1914 г.». Состав особого совещания был определён в 12 человек, причем – польские и русские общественные деятели в равном числе. Председательствовать в заседаниях совещания в отсутствие Горемыкина было предоставлено госсекретарю С.Е. Крыжановскому.
Сообщение о начале работы совещания с 20 июня прошло в газетах на следующий день. 22 июня 1915 года состоялось первое совещание в полном составе. Русскую сторону на нём представляли как члены князь Д.Н.Святополк-Мирский, П.Н.Балашов, Н.П.Шубинский и члены Госсовета профессор Д.И.Богалей, А.Д.Самарин и А.А.Хвостов, польскую – члены Госсовета А.Э.Мейштович, К.Г.Скирмунт, С.И.Лопацинский и др.
С открытием совещания польские представители направили императору верноподданную телеграмму, где вновь звучал известный мотив о «единстве братских народов под скипетром Романовых». Схожая по содержанию телеграмма была направлена и верховному главнокомандующему. 27 июня Самарина, не участвовавшего в первых днях работы совещания, заменил член Госсовета А.П.Никольский. Кроме того, к работе совещания привлекли товарища министра народного просвещения Рачинского. Затем на совещании отсутствовал Балашов. Кроме шести русских участников в совещании также принимали участие И.Л. Горемыкин и С.Е. Крыжановский.
Уже по ходу совещания кадетская «Речь» с явной надеждой отмечала: «Разногласия обнаружились только по вопросам, связанным с большой программой устройства Царства Польского». В целом же в ходе совещания были выделены две категории вопросов – 1) устройство Польши в случае объединения; 2) устройство в случае необъединения и неотложные реформы.
Участники совещания начали работу сразу с обсуждения вопросов второй категории, как более актуальных, причём в основном – по языку, религии и управлению краем. Относительно проблем с языком было фактически сразу договорено, что польский язык восстанавливается для преподавания в школах, использования в делопроизводстве и др. Так же единодушно была признана необходимость реформ в религиозной сфере и по административной части, главным образом — в местном самоуправлении. В отношении неотложных мер – у всех участников совещания было отмечено полное единодушие (4). Перерыв, как объяснил на чашке чая у министра внутренних дел князя Н.Б. Щербатова Крыжановский, был вызван необходимостью для русских участников быть на театре военных действий.
Возобновить работу совещания планировалось с открытием сессии Госдумы. Однако 19 июля в речи при открытии сессии Думы председатель совета министров И.Л. Горемыкин параллельно с обязательным отсылом к Воззванию великого князя в очередной раз отодвинул решение польского вопроса на послевоенное время. Хотя при этом и подчеркнул готовность Николая II «разработать законопроекты о предоставлении Польше, по завершении войны, права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах автономии, под скипетром государей российских и при сохранении единой государственности».
Однако и это выступление И.Л. Горемыкина честнее рассматривать как фактически вынужденное, в связи с перспективой потерять всякую надежду на восстановление русского влияния на потерянных польских территориях, а также и среди оставшихся в России авторитетных представителей польской общественности. Тем не менее, само слово «автономия», до того запретное, которого нет и в «Воззвании», прозвучало из уст представителя высшей власти впервые, на что тут же обратил внимание лидер кадетов П.Н. Милюков.
Несмотря на то, что по польским землям уже стремительно маршировали немецкие полки, выступление премьера успела поприветствовать и польская пресса. «Kurjer Warszawski» писал 12 августа (29 июля) 1915 г:
«В течение 80-ти с лишком лет не было в истории Польши такого значительного момента, как нынешний. Нельзя сравнить день 19 июля с тем, что творилось девять лет тому назад. Правда, тогда за автономию Польши высказалась большая часть русского народа, но так мало верилось тогда в возможность продолжительного русско-польского modus vivendi, что когда польские депутаты изложили во второй Думе окончательно выработанный ими проект политически-правового устройства Польши, они встретили даже со стороны принципиальных сторонников автономии критику и упрёки, что они затрудняют положение дел.
Теперешнее положение представляется совершенно иным. Теперь на заседании Думы 19 июля слова, касавшиеся польского вопроса, были выслушаны особенно внимательно и приняты они были с такой симпатией, как та, которую высказали представителям союзных держав.
В своей декларации председатель совета министров говорит о даровании Польше автономии лишь по окончании войны, что конечно, вполне понятно в виду того, что военные действия разыгрываются на польской территории.
Во всяком случае, автономия Польши не ставится в зависимость от того или иного исхода войны. Таким образом, мы получили заверение огромной важности, что если бы нам даже не дана была теперь возможность достижения нашей главной цели – воссоединения польских земель, — то, во всяком случае, польско-русские отношения, согласно заявлению председателя совета министров, подвергнутся безусловной перемене» (5).
Proszę bardzo, Войско Польско…
Похоже, Николай II вплоть до весны 1915 года всерьёз рассчитывал на скорую победу над немцами, или для начала – над австрийцами. Пусть сорвался поход на Берлин, но доблестный Юго-Западный фронт уже готовился к броску через Карпаты – в Венгерскую долину, а там и до Вены рукой подать. И пусть половина русской Польши к тому времени оказалась в немецкой оккупации (из стратегических соображений) – решение польского вопроса виделось русскому императору вполне однозначным. Но одолеть Карпаты не удалось, а Горлицкий прорыв немцев в корне изменил положение дел на русском фронте.
Польский вопрос явно снова уходил на второй план. Тому способствовали как изменившаяся ситуация на фронтах, поскольку от истощённых французов помощи ждать не приходилось, так и не самый благоприятный внутриполитический фон. Война очевидно затягивалась, и куда более актуальные проблемы накатывались на страну, словно снежный ком. Полный крах военного снабжения и потеря лучших кадров регулярной армии, шпиономания и немецкие погромы в Москве, министерская чехарда и, как итог всего этого — отставка Верховного главнокомандующего. В августе 1915 года Николай решил сменить на этом посту грозного дядюшку Николая Николаевича. Очень немногие одобряли это шаг, но царю явно проще было перебраться в ставку, чем оставаться в беспокойном Петербурге.
Император Николай II, его грозный дядюшка Николай Николаевич и министр двора граф Б.В. Фредерикс
Однако поляки не перестали жаждать свободы, и эта жажда приобретала порой самые неожиданные формы. Среди особо активных немало было и тех, кто готов был немедля приступить к воссозданию польского войска. И отнюдь не в противовес стрелкам Пилсудского, о них вообще мало кто знал. Об одной из таких инициатив не замедлил доложить в МИД директор департамента дипломатической канцелярии при ставке Н.А. Кудашев:
«…генерал Янушкевич вчера мне конфиденциально сообщил о разговоре, который он имел с неким Матушинским, мелким польским помещиком, прибывшим сюда третьего дня с рекомендацией от жандармского генерала кн. Микеладзе. Этот Матушинский явился от имени группы поляков трёх империй: России, Австрии и Германии. Предложение его заключалось в предоставлении им (т.е. польскому населению без различия подданства) [права] выставить своё войско для борьбы с немцами. Он при этом просил лишь, чтобы даны были русские генералы и офицеры для командования этим войском, а также оружие, которого у них, поляков, нет (т.е. пушки); он заявил, что такого войска он легко может набрать до 500000 человек, имеющих будто бы всё прочее необходимое, т.е. одежду, ружья, патроны и т.д. и, — а это главное, сгорающих от желания бить немцев. Матушинский заявил, что взамен такой услуги поляки не требуют ничего особенного (ни собственной армии в будущем, ни знамён и т.п.), а только обещания воссоединения все трёх частей Польши, дабы австрийские и прусские поляки пользовались тем же режимом, что и русские их соплеменники; особого войска в будущем они не будут требовать; просят однако, чтобы собранные теперь войска были употребляемы исключительно на территории Царства Польского.
Генерал Янушкевич не пожелал связать себя никакими формальными обещаниями и предоставил себе дать знать Матушинскому по телеграфу, желает ли он продолжать этот разговор… До сих пор переговоры генерала с Матушинским не возобновлялись, но вот каковы решения, принятые великим князем и его начальником штаба: как бы велико не было желание у них не прибегать к польской помощи и все военные задачи выполнить самостоятельно, они сознают, что это теперь не так легко, а, кроме того, что использование поляков может быть весьма большой подмогой для армии, даже если предположить, что наберётся гораздо меньше, чем 500000 человек. Поэтому решено принять предложение, но под условием, что формированию этой польской армии будет придан характер ополчения.
Таким образом, если из дальнейших разговоров ген. Янушкевича с Матушинским выяснится, что предложение поляков исходит из серьёзного и представляет реальные гарантии военной помощи, то будет высочайшим манифестом объявлено ополчение губерний, входящих в состав Привислинского края. В ополчение поступит всё мужское население (согласно, конечно, правилам); если же в состав его попадут поляки родом из Кракова или Познани, то на это наше начальство будет смотреть сквозь пальцы… Ополчению будут приданы русские генералы, офицеры, пушки. Остальное оружие (винтовки, шашки, револьверы) уже, оказывается, имеется, чуть ли не было заготовлено для борьбы с нами…
Я не возражал на всё то, что мне говорил генерал Янушкевич, ограничившись замечанием, что важно убедиться в авторитетности Матушинского, в степени действительной помощи, которую можно ожидать от такого войска ополченцев, и что надо, чтобы, во всяком случае, это войско было вполне легальным; генерал вполне со мной согласился и обещал держать меня в курсе его дальнейших совещаний с поляками» (6).
Примечания
Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, Париж, 1930 г., стр.170.
Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 гг. М.1935, серия III, том VIII, часть 1, стр.11.
Данилов Ю.Н. На пути к крушению, М., 2000 г., стр.137-138.
«Речь», 4 июля (22 июня) 1915 г.
«Kurjer Warszawski», 12 августа (29 июля) 1915 г.
Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878-1917 гг. М.1935, серия III, том VI, часть 1, стр.270-271.
Взято: Тут
1