заметки русской княжны в Берлине Третьего рейха ( 2 фото )

Читаю «Берлинский дневник», который юная русская княжна, эмигрантка, рожденная аккурат в 1917 году, Мария Васильчикова вела в нацистские 1940-е годы, будучи близка к антигитлеровским заговорщикам. Работая в МИДе и вращаясь в кругу аристократов (немецких, русских, итальянских, французских и т.п.) она с удивительной иронией и наблюдательностью для своих лет пишет как про тяготы жизни не терявших остроумия берлинцев, так и про всевозможные балы и светские сплетни. И это, конечно, бесконечно мило и очаровательно. В частности, она описывает одну из последних свадеб европейской аристократии в годы войны в замке Зигмаринген, куда была приглашена: на ней поженились «Ее Высочество принцесса Мария-Адельгунда Гогенцоллерн с Его Королевским Высочеством принцем Константином Баварским». Описания и характеристики точно сошедших с романтичных картинок юных принцев и принцесс, свежих, трогательных и совсем не высокомерных (скорее наоборот) – превосходны.

В 1940-м году у нее еще полно записей в основном светского характера, например, про любовь берлинцев к "клюкве": "Вернулись в Берлин как раз к началу концерта русских белых «черноморских» казаков. Огромный успех. Немцы такое любят". Но постепенно проникает на страницы дневника война, причем, с самых неожиданных сторон. Так, она пишет:

"Практическое исчезновение с началом войны многих предметов первой необходимости имело у нас в министерстве комические последствия: наше начальство уже некоторое время жалуется на необъяснимый гигантский рост потребления туалетной бумаги. Сначала они предположили, что сотрудники страдают какой-то новой формой массового поноса, но шли недели, а поборы с туалетов не прекращались, и тогда они наконец сообразили, что все попросту отрывают вдесятеро больше, чем необходимо, и тащат к себе домой. Теперь издано распоряжение: все сотрудники обязаны являться на центральный раздаточный пункт, где им торжественно выдают ровно столько, сколько сочтено достаточно для их однодневных нужд!".

Интересно, как у княжны Марии (или, как ее все зовут, Мисси), меняются постепенно мнения и взгляды. Поначалу – с лета 1941 года – она, по-видимому, приветствовала нападение Третьего рейха на СССР: еще бы, большевики выгнали ее семью из родной страны, угробив кучу родственников (по той же причине она, скорее всего, и сожгла впоследствии часть дневника). Но где-то с 1942 года все больше и больше гордилась своими бывшими соотечественниками и болезненно реагировала на любые антироссийские выпады. Даже со стороны восхищавших ее людей. Скажем, она была большой поклонницей Фуртвенглера, и вот ее записи с разницей в три года:


"1940 год. Суббота, 7 декабря: Вечерня. По пути в театр Татьяна и Паул Меттерних оставили меня в нашей церкви. Потом я отправилась в оперу послушать Караяна. Он в большой моде, и некоторые даже склонны считать, что он лучше Фуртвенглера, но это чушь. Он безусловно талантлив и пылок, но очень себе на уме.

1943 год. Вторник, 16 ноября: Ночное дежурство. Наутро всегда чувствуешь себя ужасно — какое-то мышечное истощение. Сходила на полчаса домой, приняв в конторе ванну (только там время от времени еще бывает горячая вода). К сожалению, меня вместе с моим фотоархивом перевели в бывшую чешскую миссию на Раухштрассе.

Все ошеломлены тем, что тамошний начальник уволен. В руках Гестапо оказалось его письмо, адресованное его бывшей жене в Рур, где он предупреждает ее о грозящих налетах. Донес на него второй муж жены. Ну и шайка!

Ужинала сегодня у Годфрида Бисмарка в Потсдаме с Адамом Троттом, Хасселями и Фуртвенглером. Последний в панике при одной мысли о возможном приходе русских. Этим он меня разочаровал. Все-таки от музыкального гения я ожидала большего «класса»!"

Рассказывая об этом ужине в письме жене тогдашний начальник княжны Адам Тротт (его за участие в антигитлеровском заговоре потом казнят) писал:

«Ехал обратно с Мисси, и она снова меня поразила… В ней есть что-то от благородной жар-птицы из легенд, что-то такое, что так и не удается до конца осязать… что-то свободное, позволяющее ей парить высоко-высоко над всем и вся. Конечно, это отдает трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным».

Соглашусь. Удивительно светлый и какой-то по-настоящему наивный и аристократический взгляд у Мисси на происходящее, когда ей жалко всех: и немцев, среди которых она живет, и русских, которых убивают, и советских военнопленных, которых с матерью она пытается поддерживать, и немецких и английских аристократов, которых разделила война. И при этом умудряется не сходить с ума от бесчисленных сообщений о гибели ее знакомых, друзей и родственников, в том числе "голубой крови", по обе стороны фронта. И поражает, конечно, культура 23-летней девушки, умеющей остроумно и точно излагать наблюдения и сохранять в себе незыблемым и неизменным этический кодекс. Все-таки воспитание и образование русского дворянства, даже в эмиграции – это недостижимая по нашим временам высота.